В древнейших религиях животные часто играют видную роль. Древние египтяне считали священными многих животных, и прежде всего ибиса (род болотной цапли), грифа-стервятника и кошку. В египетских гробницах часто находят набальзамированные мумии ибисов и кошек. Священное почитание кошки, вероятно, стоит в связи с тем, что это животное в стране, производившей много хлеба, оказывалось весьма полезным и почти незаменимым. Убивать взрослых кошек запрещалось под страхом смертной казни. В грифе-стервятнике также ценилась его полезность, так как он уничтожал отбросы и падаль.

Далее, священными почитались собаки, козлы и коровы. Апису, быку с определенной окраской и рисунком, воздавались божеские почести; его культ стоял в связи с почитанием солнечного бога Ра. Священным почитался и один жук-навозник (Scarabaeus, Ateuchus sacer), — часто находят его изваяния, сделанные из камня. Этот жук из коровьего помета приготовляет катышек (5-6 см. в поперечнике), который закапывает в землю; затем самка откладывает свое яйцо на этом катышке, ибо последний послужит пищей для выходящей личинки. Этот, шарообразный катышек рассматривался как символ солнца; и потому люди почитали жука, мастерившего этот катышек.

В древней индийской религии — браманизме — тоже признавали священными некоторых животных. Но здесь в основе культа лежала идея переселения душ. Душа человеческая после смерти может переселиться в обезьяну, свинью, ворона, черепаху или рыбу. Первоначально верили, что душа проходит весь ряд животных существ; впоследствии стали допускать, что душа, в соответствии со степенью ее моральной чистоты, чтобы подвергнуться очищению, должна пройти лишь через некоторые ступени животного существования. Боги также часто принимали образ животных и являлись то в виде быка, то лебедя, то черепахи, то рыбы. Особенно почитались в качестве священных животных обезьяны, главным образом, — хульман (Semnopithecus entellus). Такие обезьяны в большом количестве содержались при храмах, и их строго запрещалось убивать ^[13] .

Ясно, что с учением о переселении душ должно было соединиться высокое представление о душе животных. Если возможно превращение души животного в душу человека и наоборот, то в существе своем обе души должны быть родственны. Отсюда можно было сделать и дальнейший вывод, что и вообще убивать животных дурно — чем обусловливался, в свою очередь, запрет мясоядения.

Древней религии иудеев одинаково чужды были как идея переселения душ, так и культ священных животных; однако, эта религия все же не отказала животным в существовании души. Седалищем души считалась кровь. В 5-й книге Моисея мы находим следующее место: «Но помни, чтобы тебе не вкусить крови, ибо кровь есть душа, посему не должен ты душу есть с мясом, но должен кровь вылить на землю, как воду».

Так как в древнейшем иудействе еще отсутствовало учение о бессмертии души (см. I книгу Моисея, 3, 19), то и не было оснований так решительно отделять человеческую душу от души животных, как это имело место позже, в церковном учении христианства. Интересно отметить еще следующее изречение иудейского философа позднейшей эпохи, автора книги, известной под именем «Притч Соломоновых»: «Ибо у человека своя судьба и у животного своя, и судьба обоих одинакова. Как умирает человек, так умирает и животное. Единый дух у всех у них, и ничем человек не выше животного» (Притчи Соломона, 3, 19 и 20).

И у греков древнейшей поры не заметно резкого разграничения души человека и души животного. В «Одиссее» Гомера говорится об убитой свинье, «ее дух отлетел от нее». Древнейшие греческие философы (ионийской, или милетской школы) — Фалеc, Анаксимен и Анаксимандр — учили, что все живущее возникло из воды; предками человека также были существа, обитавшие в воде. Это — своего рода примитивный эволюционизм, в котором опять мы не видим резкого разделения между душой человека и душой животного.

К ионийцам примыкает Гераклит. Он признавал огонь основой всего сущего. Душа, по природе своей, особенно родственна огню. Жизнь порождает теплоту. Смерть влечет охлаждение тела. Смерть есть, поэтому, как бы угасание огня. Чем огненнее душа, тем достоинства ее выше. Душа человека более огненна, нежели душа животного; но под влиянием опьянения душа человеческая становится более влажной, и человек уподобляется тогда животному.

Прослеживая далее натур-философские воззрения древних, мы подходим к атомистам. Основанная Левкиппом и Демокритом, школа атомистов в позднейшую эпоху имеет своим главным представителем Эпикура.

Все вещи образованы из единой основной субстанции, состоящей из атомов. Атомы находятся в непрестанном движении. Все процессы в природе основаны на движении атомов. Явления жизни порождаются также атомами; в частности, гладкие, весьма подвижные атомы дают начало психическим процессам. Таким образом, атомисты стремились об'яснить душевную жизнь материалистически. С этой точки зрения не было поводов к тому, чтобы резко отделять душу животных от души человека. Взгляды атомистов на этот предмет мы узнаем не столько из их собственных сочинений, дошедших до нас в отрывочном виде, сколько из сочинений Плутарха. От этого многостороннего писателя до нас дошли диалоги о душе животных; в этих диалогах выведены два дискуссирующие противника, из которых один развивает зоопсихологическую точку зрения пифагорейцев и эпикурейцев, а другой защищает точку зрения стоиков. Первый имеет высокое мнение о душе животных, тогда как второй настаивает на том, что душа животных весьма отлична от души человека. Плутарх явно склоняется на сторону первого воззрения.

Плутарх учит, что животные не лишены интеллектуальных и моральных свойств; они довольнее и счастливее людей. Он приводит множество примеров, с целью доказать наличность у животных рассудка, памяти, размышления и разумности. Равным образом, он повествует о постоянстве животных, дружбе, любви к детям; описывает их страсти, горе и радости. Разумность животных свидетельствуется для него тем фактом, что животные становятся иногда безумными (напр., при бешенстве собак): не будь у животных разума, они не могли бы его и терять.

Плутарх полагает, что человек перенял у животных некоторые свои уменья и навыки: так, у паука он научился ткать; подражая примеру животных, он стал употреблять лекарства; и т. д.

Плутарх передает много достопримечательных историй; в некоторых из них определенно проступает вымысел, приписывающий животным слишком много человеческого. Так, например, Плутарх рассказывает, что слоны — без чьего-либо научения — молятся богам: утром перед восходом солнца они чистятся и затем поднимают к богам (к небу) свои хоботы. Он утверждает о свиньях, что они едят речных раков, с целью избавиться от головной боли. Далее он рассказывает, как киликийские гуси, пролетая над горою Тавр, из страха перед гнездящимися там орлами, набирают себе в клюв камней, чтобы сдержать свою болтливость. В основе рассказа лежали, повидимому, действительно наблюденные случаи, когда у гусей в зобу находили камешки. Таким образом, часть рассказов Плутарха покоится или на неверных наблюдениях, или на ложном истолковании наблюденных фактов.

Учение Плутарха имело большое значение для позднейшего времени: сочинения его стали вновь читаться в эпоху Возрождения (о чем см. ниже), и влияние его продержалось вплоть до нового времени.

Высокое представление о душе животных мы находим у пифагорейцев. Здесь оно связано — как в браманизме — с учением о переселении душ; это учение перешло в Грецию из Азии. По учению пифагорейцев, душа есть бессмертное существо, которое должно постепенно достигать все большего совершенства и чистоты, проходя последовательно через ряд животных существований ^[14] .

Сходного воззрения придерживался Эмпедокл, в философии которого отразилось влияние как Гераклита, так и пифагорейцев. Души бессмертны и проходят через животные и человеческие существования, чтобы восходить к все более совершенным воплощениям. Так достигают души людей ступени вождей человечества, как то имеет место у учителей, поэтов, врачей. После того эти души возвращаются в лоно бессмертных богов.

Мы подходим теперь к совершенно иному направлению в античной философии. Это — направление, идущее от Сократа к Платону и Аристотелю, оказавшее значительное и чрезвычайно широкое влияние на все последующее развитие.

По Сократу — мир управляется «мировым разумом», идеи и цели которого осуществляются в мировом процессе. Эта мысль о миротворящем разуме близка к христианской идее божества, почему Сократ и является мыслителем, высокопочитаемым всеми христианскими философами. Представление Сократа о мире — телеологическое: по поводу всего, что существует, и всего, что происходит, у него является мысль о целях создателя; так, напр., явление грозы вызывает с его стороны вопрос не о том, как оно произошло, но о том, для чего это произошло, какой цели оно должно служить. Правда, миросозерцание Сократа далеко оставляет за собой современную ему веру в богов, но это миросозерцание все же остается совершенно чуждым естественно-научному воззрению; упоминание о нем здесь необходимо лишь в виду того значительного влияния, которое Сократ оказал на Платона и Аристотеля.

Связь между учениями Сократа и Платона очевидна. Основная мысль платоновской философии есть учение о предсуществовании идей: подобно тому как художник, создающий произведение искусства, напр., вазу, — сначала вынашивает в себе план и замысел своей работы и затем этот план выполняет, так и мир есть не что иное, как воплощенный замысел творца. Платон, таким образом, подобно Сократу, стоит на телеологической точке зрения, с естественно-научным мировоззрением у него связи нет. Наблюдение не имеет в его глазах большой цены, в душе человеческой он ценит прежде всего чистую силу мышления, способную постигать идеи, по которым создан мир. В одном из сочинений Платона излагается учение о переселении душ, учение весьма близкое к пифагорейскому. Душа после смерти переселяется в животных, чтобы затем, очистившись в ряде перевоплощений, пребывать в царстве духов. В других сочинениях Платона нет упоминаний о переселении душ, зато говорится о бессмертии душ. Бессмертной частью души признается самая способность мышления. Исходя отсюда, легко было, отказав животным в этой способности мышления, — притти к резкому разграничению души животных от души человека. Эти мысли развиваются далее у Аристотеля.

Аристотель прошел через влияние Платона, и в основных чертах своего мировоззрения примыкает к последнему. Как в произведениях рук человеческих, так и в каждом творении природы он различает материю и форму. Форма возникает из мысли или из цели; мысли и цели творца находят свое осуществление в мире. Как то мы видели и в учении Платона, способность мышления образует бессмертную часть души. Эта сила, имя которой — разум, возвышает человека над животным.

Отсюда у Аристотеля получается следующий иерархический ряд организмов: растениям свойственны лишь функции питания и размножения; животные сверх того обладают способностью ощущения и движения, при чем из ощущений у них развиваются влечения и страсти. И только лишь человек обладает разумом. Мы видим здесь резкое разграничение души человека и души животного; отсюда позднее выработался взгляд на последнюю, как на нечто низшее сравнительно с первой.

За перипатетической школой, ведущей свое начало от Аристотеля, следует школа стоическая. Основателем ее считается 3енон, философ, живший в следующем за Аристотелем поколении. В учении стоиков соединяются пути натур-философии ионийцев и Гераклита, с одной стороны, с путями идеалистической философии Аристотеля — с другой.

С натур-философами стоиков роднит признание материальной основы действительного мира; мир состоит из четырех стихий: земли, воды, воздуха и огня, — при чем эти стихии могут переходить одна в другую. Душа мыслится то как теплое дыхание, то как творческий огонь — чем воскрешается воззрение Гераклита. Подобно тому, как тело имеет душу, так и в мире действует некая мировая душа, или мировой разум, чьи мысли находят себе воплощение в отдельных образованиях природы. Мировоззрение стоиков колеблется между натур-философским пантеизмом и телеологией, смотря по тому, рассматривается ли душа, как творческий огонь или как целеполагающий мировой разум.

Колеблются стоики и в вопросе о бессмертии души. Одни отрицают индивидуальное бессмертие души; другие учат, вслед за Платоном и Аристотелем, что мыслящая часть души бессмертна. Совпадая в этом пункте с Аристотелем, стоики полагают, что у животных собственно способности мышления, разума нет. На долю животных они оставляют лишь способность ощущения и действования согласно влечениям; здесь мы находим начало того учения об инстинкте, которое позднее войдет составной частью в христианскую догматику. Инстинкт у животных врожденный, так что животные от природы знают, что им полезно и что вредно. Так, например, петух испытывает страх не перед гусем и не перед павлином, но перед ястребом. Также врождèнны инстинкты гнездостроения, вскармливания детенышей, защиты их, и т. д. Все эти инстинкты целесообразны, но целесообразность их проистекает не от предусмотрительности животных, но от того мирового разума, который животных создал.

Церковно-христианское учение в процессе своего образования восприняло элементы различных умственных течений той эпохи — не только иудейства, но и философии Платона, Аристотеля и стоиков. В области воззрений на душу животных мы встречаемся и в церковном учении с взглядом на эту душу, как на нечто низшее сравнительно с душой человека; это был тот же взгляд, который нам уже знаком из рассмотрения систем Платона, Аристотеля и стоиков. Аристотель оказал сильное влияние на церковных писателей средневековья; схоластическая философия связана прежде всего с именем этого мыслителя.

Схоластика устанавливает различие между чувствующей душой (Anima sensitiva) и разумной душой (Anima rationalis); животные имеют только чувствующую душу, разум принадлежит только человеку. Животным доступна только чувственная способность познавания; рассудок и свободная воля у них отсутствуют. Творец наделил их врожденными целесообразными инстинктами. Ощущения и влечения их связаны с телесной организацией. Творец не только создал животных целесообразно — в смысле внутренней гармонии их органов и приспособленности их к условиям внешней среды, — он дал им сверх того влечения, целесообразно руководящие их поведением. Что касается мышления, рассудка и разума, то этих способностей животное лишено. Между душой человека и душой животных оказывается, таким образом, принципиальное различие — «пропасть, через которую нельзя перекинуть моста».

Учение Декарта (1596 — 1650) тесно примыкает к церковной точке зрения. Декарт различал в мире две субстанции: духовную и материальную; первую он называет мыслящей, вторую — протяженной (обладающей пространственной протяженностью). Человек причастен и к той и к другой субстанции: душа есть мыслящая его часть, тело — часть протяженная. Животные же непричастны к духовной субстанции; это — существа исключительно телесные, так сказать, только механизмы, или автоматы.

В виду того, что церковное учение точно так же не признавало за животными никаких умственных способностей, — учение Декарта оказывается лишь новой формулировкой старого воззрения.

В эпоху гуманизма преобладающее значение получают античные писатели, их изучение дает толчок к новому развитию наук. Сочинения Эпикура и Плутарха вновь находят читателей. С мировоззрением Эпикура знакомятся главным образом по сочинениям Гассенди (1592 — 1655), с зоопсихологией Плутарха — по книгам Монтэня (1533 — 1592). Под влиянием древних авторов возникает новая зоопсихология. Монтэнь приписывает животным высокие духовные способности. Человек, по его мнению, в своем высокомерии составил себе чрезмерно высокое мнение о своей душе и слишком низкое — о душе животных.

У животных, несомненно, имеются все душевные способности: они обнаруживают память, рассудок, способность взаимного понимания, силу воображения, мужество, дружбу, верность и т. д. В доказательство этого Монтэнь приводит много примеров, большая часть которых заимствована у Плутарха.

В духе Монтэня, в XVI веке написал книгу нунций папы Климента VII при венгерском дворе — Иероним Рорарий; книга была опубликована лишь в 1648 г. (книга трактует о душевных способностях животных и носит выразительный заголовок: «Животные часто пользуются своим рассудком лучше, чем человек»).

Идущее от Монтэня и Рорария новое направление в зоопсихологии переходит и в XVIII век.

В 1713 г. Томазий Иенкин обнародовал свой «Философско-защитительный трактат о душе животных». И здесь на первый план выдвигается сходство между душой человека и душой животного. Ум животных иллюстрируется многочисленными примерами: большинство этих примеров можно было встретить уже у Плутарха, Монтэня и Рорария. Душа животного ставится так высоко, что ей приписывается даже бессмертие.

поставило себе задачей популяризацию знаний о душевных способностях животных. С целью доказательства разумности животных общество выпустило в 1742 г. коллективный труд. В этом труде душе животных приписываются нематериальность и бессмертие.

Знаменитый философ Лейбниц в своей «Монадологии» (1765) также склоняется к высокому представлению о душе животного. В иерархической лестнице существ (монад) животные, правда, стоят несколько ниже человека, но душа их бессмертна, как и человеческая душа.

Эти воззрения противоречат церковному учению постольку, поскольку они сближают с душой человеческой душу животного и приписывают этой последней бессмертие. Но они совпадают с церковным учением в том, что вместе с ним признают душу за некую самостоятельную сущность, переживающую тело после его смерти. В этом отношении на противоположную точку зрения встает эпоха просвещения, которая в своих философских системах на совершенно новых основаниях сближает психически человека и животное и которая делает предметом сомнения и даже прямого отрицания самое бессмертие души у животных и человека.

Философии эпохи просвещения свойственно высокое понимание души животного. В то время как церковное учение, примыкая к Аристотелю, проводило строгое разграничение между «душой чувствующей» и «душой мыслящей», — философия эпохи просвещения исходит из того положения, что чувственный опыт и наблюдение образуют основу самого мышления.

Мыслящую душу, при таком понимании, не приходится отделять от чувствующей души.

Можно говорить о связи просвещенной философии с античной: Бэкон Веруламский (1561 — 1626), под влиянием Эпикура, провозглашает наблюдение природы источником истинного знания.

За Бэконом последовал Томас Гоббс (1588 — 1679). Он отделял знание от веры. Наука о природе независима от веры; эту науку не должны занимать вопросы о целях творца, воплощенных в природе, ее предмет — познание производящих причин, устанавливаемых путем наблюдения и подлежащих математической формулировке, поскольку им присущи известные закономерности. Как Эпикур учил, что мир построен из материальных атомов, так и Томас Гоббс утверждает, что знание наше простирается лишь на материальные об'екты. Джон Локк, в своей книге о человеческом разуме (1690), развивает дальше мысль о том, что всякое знание возникает из опыта. У человека нет никаких врожденных идей; всякое познание проходит через чувства. Знание покоится на опыте, и критерий истины есть согласованность данных опыта между собой. Мы видим, таким образом, у Локка психологическую теорию познания, в которой наблюдение составляет основу знания.

К Локку примыкает во Франции Кондильяк (1715 — 1780). Ощущение — основа мышления. Принципиального различия между душой животного и душой человека нет, существуют лишь различия в степени развития души.

За Джоном Локком следовал в Англии Давид Юм (1711 — 1776). Он также учил, что все представления основаны на чувственных впечатлениях. Душа не что иное, как совокупность наших представлений; она, следовательно, не является самостоятельной сущностью и не может иметь посмертного существования. У Юма, таким образом, мы встречаемся уже с материалистическим пониманием души, которое далее мы найдем у Гартлея и Пристлея в Англии и у Ламеттри во Франции.

Гартлей (1704 — 1757) учил, что каждому психическому процессу соответствует процесс материальный — известная «вибрация» в мозгу, или в нервной ткани. Также и Пристлей (1733 — 1804) сводил все психические процессы к колебаниям в мозгу. Через органы чувств чувственные впечатления поступают в мозг. На ассоциации чувственных восприятий покоятся представления, и воля есть продукт представлений.

Главнейшим представителем материализма в XVIII ст. является Ламеттри (1709 — 1751). Исходя из своих медицинских познаний, он, как врач, пришел к физиологическому пониманию психических процессов. Душевная деятельность основана на работе мозга. Ум животных зависит от строения их мозга. Вследствие большего размера и более совершенной организации своего мозга, человек стоит выше животных.

Те животные, которые имеют высоко развитой мозг, в духовном отношении оказываются наиболее близкими к человеку.

У низко организованных животных преобладающую роль играет инстинкт. Этот последний обусловлен особенностями телесной организации, и в первую очередь нервной системой. Подобные же воззрения мы находим у тех французских писателей эпохи просвещения, которые являются в известном смысле эволюционистами и у которых имеется представление о некотором иерархическом ряде существ, идущем от низших животных к высшим (Боннэ, Ламарк и др.).

Естественно-научно-образованные мыслители XIX века стоят в своем мировоззрении на почве философии просвещения. Успехи сравнительной анатомии, гистологии, физиологии и психиатрии укрепили взгляд на психические процессы, как на функции мозга.

Свободомыслящие естественники оспаривают установившееся мнение о принципиальном различии, о пропасти между душой человека и душой животного; разница между ними не в существе, а в степени развития. Так намечается тенденция приписывать животным мысль и чувство, подобные человеческим, при чем эта тенденция не раз приводила исследователей к антропоморфическому пониманию деятельности животных. Церковная концепция инстинкта горячо оспаривается и совершенно отвергается. С более высоким представлением о душе животного соединяется и практическая тенденция — возбуждение сочувствия к животным и приучение людей к лучшему обращению с ними.

Шейтлин опубликовал в 1840 г. свою ценную работу: «Опыт полного изложения учения о душе животных»; книга стремится приблизить животное к человеку и возбудить человеческое отношение, внимание и любовь к ниже нас стоящим существам.

Альфред Брэм, знаменитый автор «Жизни животных» (1-е изд. 1864 г.), совершенно отрешается от понятия инстинкта и приписывает животным мысли и чувства, аналогичные человеческим. Карл Фохт и Бюхнер энергично восстают против учения о врожденных инстинктах, и все действия животных стремятся вывести из рассудка и высоко развитой жизни чувств. Таким образом они приходят к переоценке ума животных и к отрицанию важности унаследованных влечений и способностей.

Но старое церковное учение об инстинкте продолжало находить себе сторонников в научном мире. Философы эпохи просвещения, стремившиеся об'яснить все действия животных разумностью последних, встретили оппозицию в лице целого ряда выдающихся знатоков животного мира.

Так, еще в XVIII века (1773 г.) знаменитый Реймарус указывал на то, что многие низшие животные, как пчелы, осы, пауки и т. д., наделены такими удивительными инстинктами строительного мастерства, что целесообразность работы этих существ невозможно приписать деятельности их рассудка; скорее в их выполнениях следует усматривать мудрость творца, даровавшего животным эти строительные инстинкты. Многочисленные писатели XIX века оставили в сходной форме церковное учение об инстинктах, защищая его от нападений свободомыслящих ученых; я назову, например, книгу орнитолога Альтума — «Птица и ее жизнь», в которой автор утверждает, что птицы при гнездостроении, при выкормке птенцов, при перелетах и при многих других действиях, очевидно, руководятся заложенным в них инстинктом и не обладают предусмотрительностью целесообразности своего образа действий. Далее, здесь следует упомянуть иезуитского патера Васманна, выдающегося знатока социальных насекомых, с большим искусством оспаривающего антропоморфический взгляд на общественную жизнь животных.

И энтомолог Фабр также стал на точку зрения, близкую к воззрениям предыдущего автора (Васманна), и, в свою очередь, описал, на основе собственных наблюдений, инстинкты насекомых.

Несомненно, что исследователи, стоящие на точке зрения церковного учения, имеют известные заслуги в области учения об инстинкте, но односторонность их взгляда заключается в том, что они сводят все действия животных к инстинкту и не допускают наличности рассудка у высших животных.

Учение Дарвина пролило новый свет на многие проблемы биологии, в том числе и на зоопсихологию. Из сочинений Дарвина здесь особенно важны: «Происхождение видов под влиянием естественного подбора»

(1859 г.), «Происхождение человека и половой подбор» (1870) и «О выражении ощущений у человека и животных» (1873). Дарвин не отвергает учения об инстинктах, но придает этому учению новый смысл.

По отношению ко многим животным мы должны принять существование врожденных, или унаследованных инстинктов, регулирующих образ жизни животного. Следует отказаться от стремления об'яснять все действия животных участием рассудка.

Инстинкты основываются на соответственном устройстве нервной системы и возникают под влиянием естественного подбора. Целесообразность инстинктов для Дарвина не представляет труда для об'яснения. Ведь Дарвин показал, что целесообразность организации об'ясняется действием естественного отбора: благодаря ему гибнут те особи, организация которых нецелесообразна. Целесообразность инстинктов находит себе точно такое же естественное об'яснение, как целесообразность телесного строения данного организма.

С другой стороны, Дарвин уделяет должное место и рассудку животных, особенно, когда речь идет о высших животных. Так как он выводит происхождение человека от высших животных, то ясно, что в душевной жизни млекопитающих он видит предварение духовных способностей человека. Дарвин производит влечения и страсти человека от инстинктов его животных предков. В своей работе о выражении ощущений Дарвин показывает, что даже мимика человека, в которой отражается игра аффектов, по своей природе инстинктивна и частью напоминает выразительные движения некоторых животных.

Учение Дарвина послужило основой для целого ряда дальнейших изысканий. В области зоопсихологии к Дарвину примыкают Г. И. Ромэнс и последующие английские авторы, особенно Ллойд Морган ^[15] .

В Германии учение Дарвина получило в дальнейшем плодотворное развитие в работах Вейсманна ^[16] , при чем особенно важной оказалась именно разработка зоопсихологических взглядов Дарвина. Вейсманн исходит из отрицания одного из положений Ламарка, т.-е. он не согласен именно с тем, что изменения, которые организм претерпевает под влиянием внешних воздействий, могут вести к соответствующим изменениям наследственных задатков. По Вейсманну, таким образом, привычка или навык, приобретенные данным организмом в процессе его жизни, по наследству не передаются, поэтому инстинкты нельзя производить ни от прежних привычных, ни от прежних разумно-сознательных действий.

Инстинкты не зависят от рассудка — и с этим согласуется тот факт, что у многих низших животных мы находим высоко развитые инстинкты, тогда как сколько-нибудь значительной рассудочности им приписать никак нельзя. Инстинкты обусловлены телесной организацией, и целесообразность их об'ясняется так же, как и целесообразность строения самого организма, т.-е. действием естественного отбора, понимаемого согласно учению Дарвина.