Чем объяснить особенности деятельности шимпанзе, поставленного в условия необходимости употребления орудия для достижения непосредственно недосягаемой цели (приманки)?

Теми же причинами, которые мы отмечали во второй части нашей работы при исследовании самостоятельного произвольного обращения шимпанзе с предметами окружающей его действительности, — причинами, связанными с его образом жизни.

Большое участие зрительного анализатора шимпанзе при употреблении им орудия, точность зрительной дифференциации объясняется особенностями его поведения на воле как неутомимого «путешественника», ведущего бродячий образ жизни, поставленного перед необходимостью большой зрительной настороженности к окружающему, прежде всего в отношении возможных встреч с врагами (хищными зверями и птицами, змеями и крокодилами). На воле зрение приспособлено к быстрому подмечанию на ходу, в процессе групповых скитаний, нужных съедобных, разнообразных по величине, форме и цвету растений и их частей, лакомой пищи (плодов, ягод, листьев), находящихся среди несъедобных и даже ядовитых растений.

В связи с образом жизни шимпанзе на воле нам понятно и высокое развитие его способности в условиях эксперимента зрительно выделить на сложном фоне пригодные к употреблению орудия, представляющие собой разнообразные по виду предметы или их части для доставания ими приманки.

В соответствии с поведением шимпанзе в естественных условиях понятно наличие широкого поля зрения этой обезьяны в условиях эксперимента, например, способность в процессе затрудненного осуществления акта употребления орудия или его обработки осматривать и периферию окружающей обстановки и в случае наличия в ней более пригодного предмета — орудия прекращать прежнюю деятельность и использовать это орудие.

Шимпанзе, живущий на воле, должен иметь широкое поле зрения, чтобы, скитаясь группой, стадом, быть в состоянии скорее других сочленов группы усмотреть съедобный плод; поедая или обрабатывая пищу, шимпанзе не может сосредоточиваться только на этом акте, а одновременно должен обозревать окружающее, чтобы следить за возможной опасностью, или найти взглядом, или суметь использовать новые возможности схватывания других плодов, порой уже обративших внимание близ находящихся обезьян, которые также могут захватить имеющиеся на том же дереве пищевые продукты. Необходимость в условиях тропического богатейшего растительного мира правильно ориентироваться и выбирать для употребления пищу годную, лакомую, отвергая вредную, ядовитую, с виду напоминающую безвредную, требует тонкого изощренного зрительного анализа. Понятно, почему и в наших условиях шимпанзе проявляет точную дифференцировку, идущую по двум направлениям — определять и выделять пригодное, полезное в данной ситуации, отвергать и удалять непригодное.

Принимая во внимание различие имеющихся на воле плодов не только по цвету, форме, величине, но и по внутренней консистенции и плотности, а также шероховатости, гладкости, колкости внешней поверхности, неудивительно, что осязательный анализатор шимпанзе развит очень хорошо не только на поверхности его рук, но и губ, осуществляющих более тонкое различение, чем кожа пальцев и кистей рук; в наших условиях определение обезьяной плотности предмета — орудия обычно было весьма точно.

Сильное развитие кинестезии шимпанзе вообще обусловлено его древесным образом жизни и чрезвычайно развитой моторикой его рук; кинестетический анализатор и в условиях употребления орудия принимал большое участие в содружестве со зрительным.

Понятно высокое развитие наблюдательности шимпанзе — этого неутомимого обозревателя, активного изыскателя не только съедобного, которое имеется в изобилии, но особенно лакомого, предпочитаемого плода — его выделение на пестром фоне зарослей тропического леса.

В условиях наших опытов шимпанзе лишь реализовал на другом материале свою высокую способность наблюдения и дифференцировки не только главных свойств предлагаемых ему в качестве орудий предметов, но и их частей, пригодных к орудийному употреблению, точно отделяя эти части от целого, подобно тому, как он отделял бы на воле съедобные части растений, намечая взглядом и отрывая рукой или зубами нужное, отбрасывая и отделяя непригодное. В этих последних случаях особенно ярко должна была выступать содружественная деятельность зрительного, кинестетического, осязательного анализаторов, столь часто наблюдаемая в условиях наших экспериментов при выделении и выборе нужного, пригодного к употреблению предмета — орудия или его части.

Определение степени пригодности предметов по их признакам: толщине, длине, эластичности, должно, конечно, применяться шимпанзе и при конструировании им гнезд.

У шимпанзе явственно выражена способность сравнивать. Сравнение, по- видимому, является неотъемлемым спутником при выборе обезьяной на воле съедобных плодов — зрелых от недозрелых, вкусных от невкусных, безвредных от ядовитых, а при гнездостроении в зависимости от надобности то более длинных, то более толстых, то более тонких веток.

Ясно, что сравнение, особенно часто применяемое обезьяной в более сложных случаях при определении пригодности орудия, используется ею и в условиях эксперимента, определяя последующее направление деятельности шимпанзе в положительную или отрицательную сторону. Изредка наблюдаемые ошибки обезьяны в дифференцировке свойств предметов в условиях наших опытов объясняются новизной предметов, незнакомостью их свойств, пробным их использованием, а также (в некоторых случаях) торопливостью обезьяны и отвлечением ее внимания.

Эти две последние черты особенно ярко должны быть выражены на воле при стадной жизни животных, где обезьяны в поисках корма должны действовать поспешно и, выполняя один акт, вынуждены отвлекаться на наблюдение действий близ находящихся сочленов стада, следить за ними, чтобы не отстать от общего потока продвигающейся группы.

Трудно сказать, в какой степени на воле, например при поисках пищи, обезьяны ориентируются по ее зрительному образу, но во всяком случае нельзя отрицать, что у них вырабатываются зрительно-вкусовые ассоциации — память о пригодной и непригодной пище.

Сто́ит посмотреть, какую определенную реакцию вызывает у шимпанзе и в условиях неволи только показ издали лакомой пищи (винограда, апельсинов, бананов и др.), как заливчато они ухают (в то время как совершенно безмолвствуют при виде нейтральной или неприемлемой пищи), чтобы прийти к выводу, что у шимпанзе безусловно сохраняется память вида лакомой еды, узнавание знакомой пищи по одному ее виду, до момента ее отведывания.

Еще более понятно в связи с особенностями жизни антропоида шимпанзе его исключительная способность к обработке предметов, предлагаемых для использования в качестве орудия. В условиях естественной жизни шимпанзе вынужден подвергать обработке самые многообразные и сложные по внутреннему строению плоды, в которых особенно лакомые вещества помещаются глубоко запрятанными в камерах, скорлупах, коробочках, подлежащих разрушению, расслоению, отчленению от прилегающих костей, семян и внешней то более, то менее твердой оболочки плода.

Неудивительно применение обезьяной при подготовке нужного орудия многообразнейших деконструктивных, деформирующих, расчленяющих приемов, направленных на удаление мешающих частей и высвобождение пригодных элементов для их беспрепятственного употребления в качестве орудия выталкивания из трубы приманки, вовлечение в эту деятельность всех природных органов и осуществление этих обрабатывающих актов с большой энергией и направленностью.

В связи с особенностями образа жизни шимпанзе, в его поисках и обработке пищи в окружении сообщества, понятен и быстрый темп его обрабатывающих актов; на воле шимпанзе приходится не только спешно выискать съедобный корм и быстро обработать его, но и не дать схватить добычу находящимся поблизости обезьянам. Не потому ли у шимпанзе и при обработке орудия наблюдается как бы экономия энергии, затрачиваемой на обработку, уклонение от хлопотливой обработки, использование более легких возможностей для скорейшего достижения цели, употребление недоработанного предмета в качестве орудия, небрежная обработка.

Эта небрежность, эта столь присущая шимпанзе грубость обработки предметов, используемых в качестве орудия, находит свое объяснение и в грубости обработки материала при гнездостроении.

Но, как отмечается в литературе, принцип успешного построения обезьянами гнезда лежит в сламывании подходящих ветвей на подходящем месте и под правильным углом.

Таким образом, на воле шимпанзе должен при обработке гнездового материала определить место слома, длину и толщину отламываемой ветви. Неудивительно, что и при обработке орудия он довольно точно определяет место слома, например, при отделении ветвящейся верхушки от ствола, боковых веток от центральной оси.

Естественно, что деформация пластичного орудия, например проволочного, осуществляется обезьяной хуже, чем разъединение, расчленение, деконструирование; на воле при постройке гнезд шимпанзе почти не приходится пользоваться деформирующими приемами.

Прием отчленения боковых веточек, как и оголения веток от листьев при подготовке орудия, нередко употребляемый шимпанзе при подработке ветвей для гнездостроения, был привычным для шимпанзе, почему легко употреблялся им и в условиях наших опытов (и не только старым Парисом, но и молодым 4- летним шимпанзе).

В процессе обработки обезьяной орудия мы отмечали направленность ее выполнения в соответствии с употреблением данного предмета как орудия. Наличие направленной обработки шимпанзе, конечно, должны осуществлять и на воле, когда эта обработка связывается с последующим использованием обработанного материала для гнездостроения, и особенно при исправлении полуразрушенных, ранее построенных и вторично употребляемых гнезд.

Переходя к выяснению особенностей в выполнении обезьяной конструктивного приема составления орудия, мы должны определенно сказать, что шимпанзе, как известно из литературы, на воле не производит составления объектов, посредством вмещения одного объекта в полость другого, как то требовалось при составлении тростинок в наших опытах; нагромождаемые им в гнезде ветви крепятся и сцепляются им посредством проплетания одних, более тонких, пластичных веток через другие (между прочим, этот прием не раз употреблялся Парисом при игровом использовании эластичного материала).

Очень простой прием пригибания (обычный в условиях гнездостроения при сгибании веток) в эксперименте при оперировании с пластичным, но искусственным материалом — проволокой — шимпанзе не всегда употребляет. Не осуществляет он в условиях эксперимента и прием завязывания, скручивания эластичным материалом твердых коротких предметов для скрепления их в целях удлинения орудия (несмотря на то, что Парис весьма искусно производит завязывание и скручивание эластичного материала при его применении в игре).

Из этого сопоставления с полной очевидностью следует, что хотя шимпанзе в подавляющем большинстве случаев применяет при обработке орудия приемы, употребляемые в естественных условиях жизни, но некоторые конструктивные приемы (например, связывание, скручивание), обычные при построении гнезд, он не употребляет при конструировании составного орудия. Что касается составления полых тростинок, то в игровой деятельности шимпанзе многократно применяет этот прием, обнаруживая прекрасное владение техникой составления, но не используя его для конструирования составного орудия. Вследствие этого мы приходим к заключению, что шимпанзе не употребляет многие конструктивные приемы не потому, что он не умеет их осуществить, по потому, что в его генерализованном зрительном образе орудия, пригодного к употреблению, не отпечатлелся как след, признак составленности, сочлененности орудия, и шимпанзе по виду определяет обнаруживаемую им составленность орудия как отрицательное свойство и не только не составляет орудие из двух частей, но расчленяет составленное, как только замечает сочленение.

Неприменение обезьяной приемов составления, столь совершенно осуществляемых в игре, объяснимо тем, что шимпанзе, устанавливая связь между конкретными предметами, не улавливает причинно-следственных отношений в этих связях. Соединяя короткие тростинки и получая длинную, он не предусматривает заранее будущего результата соединения, этот результат возникает для него неожиданно и непредвиденно.

Таким образом, причина трудности конструктивного составления орудия для обезьяны состоит, на наш взгляд, не столько в непривычности выполнения технического приема установления конструктивных связей, сколько в неспособности шимпанзе оперировать зрительными образами, представлениями, мысленно комбинировать эти представления применительно к решаемой задаче, т. к. для получения из двух коротких элементов одного длинного надо понимать смысл, т. е. причинно- следственные отношения подобного соединения.

В этом неумении усмотреть, понять, учесть причинно- следственные связи явлений и лежит основная принципиальная разница между высшим антропоидом и человеком, создающая качественное своеобразие и несходство психики и интеллекта обоих.

Преодоление этого принципиального отличия и предстояло осуществить прачеловеку на пути его прогрессивного развития.

Для этого необходимо было производить связи между предметами не только на базе непосредственных восприятий, но и представлений, а далее надо было суметь выделить существенные, главные признаки предметов и, выделив их, закрепить за ними постоянное значение, возвыситься до образования понятий о вещах, свойствах вещей и действиях с вещами, обладающими определенными свойствами.

Отсутствие подобного типа мышления, отсутствие понятий в единстве со словом и оставляет на сей день интеллект шимпанзе на том низком уровне трудоемкого конкретного мышления в действии, которое достаточно для природных условий ого жизни, к которому антропоид приспособлен в процессе филогенеза, но которое оказывается беспомощным при расширении этих условий за пределы природных.

Все многообразные положительные особенности познавательной деятельности шимпанзе касаются главным образом тех ее сторон, которые опираются на его филогенетический опыт, обусловлены высокой степенью его биологической адаптации.

Это отнюдь не значит, что шимпанзе не использует свои природные данные, не совершенствует их на базе индивидуального опыта; конечно, нет. У него в широкой мере развиты энергичные, многообразные пробы новых решений в варьирующей ситуации; он отбрасывает неудачные опыты и упрочивает повторение удачных.

Чувственно-двигательный опыт — пробы и ошибки — учат его многому, и он приобретает новые сложные навыки, которых раньше не имел. Эти навыки образуются тем скорее, чем больше они совпадают с его природными формами и приемами деятельности (преимущественно ознакомительной и обрабатывающей), в то время как более чуждые конструктивные формы связей осуществляются им значительно затрудненнее.

Некоторые элементы безусловно интеллектуальных форм решения мы усматриваем в аналитико-синтетической деятельности шимпанзе (например, при выделении им на базе прошлого опыта предметов, обладающих определенными свойствами), в обработке, специально направленной на получение определенного результата (например, при подработке предметов, осуществляемой на базе генерализованного зрительного образа пригодного орудия), в осуществлении обезьяной конкретных связей в процессе употребления соответствующего предмета в его опосредованном значении (как орудия выталкивания из трубы приманки).

Но чем сложнее оказывается это опосредование (например, при включении двух промежуточных звеньев для составления орудия), чем дальше вынужден отойти шимпанзе от конкретных предметов, т. е. выделить существенные свойства, перейти к мысленному комбинированию зрительных образов, тем чаще он оказывается в положении существа, поступающего неправильно и несоответственно требованиям ситуации.

Значит ли это, что мы вообще не можем добиться от шимпанзе тех действий, которые он не выполнил в условиях наших опытов на составление орудия и употребление составного орудия? Конечно, нет.

Мы, безусловно, можем этого добиться, организовав условия опытов так, чтобы генерализованный зрительный образ орудия потерял свое сигнальное значение, и у шимпанзе не было бы навыка на выполнение определенных деконструктивных форм деятельности. Искусным и постепенным осложнением задачи мы можем предоставить животному такие условия, где бы оно легко смогло подойти к конкретному испытанию удачных конструктивных актов, подготовленных для чувственно-двигательного освоения обезьяны.

Но значило ли бы это, что шимпанзе решил задачу на более высоком уровне? Конечно, нет! Это только означало бы, что экспериментатор изощрил свой интеллект и установил настолько тонкие переходы в подлежащих освоению конкретных связях в ситуации опыта, что они с необходимостью подвели бы шимпанзе в чувственно-двигательном опыте к их выполнению и к закреплению.

Но и эти более сложные условно-рефлекторные связи шимпанзе по их возникновению и результатам, в сущности, имели бы тот же самый характер чувственно-двигательного навыка без проникновения в причинно-следственные связи явлений, которые могут образовываться лишь при наличии понятий.

Что касается проверки способности низших обезьян к самостоятельному употреблению предметов в качестве орудий для выталкивания из трубы приманки, то на основании экспериментальных данных, полученных научной сотрудницей Дарвиновского музея Н. Ф. Левыкиной, мы сделали следующие выводы.

Низшие обезьяны способны к двигательному оперированию предметами, в том числе палками, причем в этой их деятельности обнаруживается, что их действование палками осуществляется чаще всего в виде хаотической ориентировочной реакции.

Эпизодическое направленное действие палками, как орудием (в условиях клеточного содержания обезьян в неволе), осуществляется лишь в процессе игрового контактирования при посредстве палки с соседними обезьянами (оперирование палкой, просунутой в ячейки сетки смежной клетки) и почесывания себя.

Но ни одна из низших обезьян самостоятельно не употребила палку в качестве орудия доставания приманки из трубы, в то время как детеныши шимпанзе это легко делали, даже обрабатывая неподходящий предмет (ветвь), отделяя от нее боковые отростки, либо отрывая мешающие части и используя в качестве орудия основной стебель.

Как же понять эту неспособность низших обезьян к самостоятельному употреблению орудия для выталкивания из трубы приманки и уменье даже детенышей высших обезьян использовать палку в качестве орудия?

Нам думается, что причина кроется в том, что высшие обезьяны — шимпанзе — и в условиях свободного, и в условиях клеточного содержания нередко используют палку как посредствующий предмет для самых различных целей: направленного обследования новых, пугающих предметов, самообследования, копания земли, а не только для игрового контактирования. В то время как у низших обезьян направленное употребление предметов в качестве орудий встречается лишь в зачаточных формах, в особых условиях или после специального обучения (опыты Н. Ю. Войтониса, Э. Г. Вацуро, А. И. Каца, Г. З. Рогинского, В. П. Протопопова и других советских ученых) ^[162] . Низшие обезьяны не могут самостоятельно создать отношение между предметами — орудием и приманкой ^[163].

На основании этих выводов мы можем говорить не о принципиальном качественном различии интеллекта низших и высших обезьян (как то подчеркивают зарубежные авторы), а о различии степени развития их интеллекта.