Какъ и многія другія жертвы человѣческой корысти и тщеславія, и эти существа давно бы оказались уничтоженными, если бы не легкость разведенія ихъ въ неволѣ и не преходящность моды, побуждавшей перьями павлина украшать то древне-греческіе храмы, то уборы средне-вѣковыхъ вельможъ и рыцарей, то выѣздныя шапки русскихъ ямщиковъ. Не преходящей оставалась изумительная красота окраски этой птицы, въ частности, великолѣпный шлейфъ изъ удлиненныхъ перьевъ съ нѣжною двурядной бахромою стержней и прекрасными глазками на вершинахъ опахалъ.
Въ состояніи покоя птицы, у павлина со спокойно сложенными перьями (Рис. 87.1), глазки эти довольно безпорядочно разбросаны по золотистому, смарагдовому фону, образованному бахромою стержней. Но не то, когда великолѣпный «хвостъ» павлина ставится отвѣсно, колесомъ, — движеніе, наблюдаемое лишь весною и въ началѣ лѣта. Начинается оно съ того, что стержни перьевъ, тѣсно сложенные передъ тѣмъ, расходятся, приподнимаются отвѣсно (Рис. 87.2), превращая длинный и тяжелый шлейфъ въ прозрачный, легкій вѣеръ, на которомъ симметрично, черезъ правильные промежутки звѣздятся блестящіе глазки. Смотря по освѣщенію и по положенію птицы измѣняются тона и тѣни этого великолѣпнаго щита: отъ мѣдно-краснаго, черезъ сапфирно-изумрудный и до золотисто-бронзоваго цвѣта съ безконечною игрою свѣта и полутоновъ, усиливаемой движеніями птицы. Медленно и плавно движется павлинъ съ высоко вытянутой шеей, безпрерывно и ритмически играя спущенными крыльями, поперемѣнно заводя то тою, то другою стороною своего блестящаго щита и встряхивая, сотрясая имъ отъ времени до времени съ сухимъ и шелестящимъ шумомъ. При нерѣдкихъ поворотахъ птицы можно видѣть, что великолѣпный щитъ ея всецѣло образованъ удлиненнымъ опереніемъ надхвостья, и что самый хвостъ павлина состоитъ изъ относительно короткихъ, жесткихъ и невзрачныхъ перьевъ, только подпирающихъ великолѣпный щитъ. И захожденіе съ боковъ, и сотрясаніе, и вскидываніе роскошнымъ вѣеромъ усиливается при приближения самки (Рис. 87.3). скромной и невзрачной по окраскѣ при сравненіи ея съ самцомъ.
Уроженцы южной Индіи и острова Цейлона, дикіе павлины и понынѣ водятся на родинѣ немногочисленными стаями въ лѣсахъ, лишь неохотно поднимаясь на деревья. Прирученные въ глубокой древности павлины мало измѣнились подъ вліяніемъ одомашненія, сохранивши чуткость къ климату, умѣренную размножаемость и непріятный голосъ, нѣчто въ родѣ вызывающаго и пронзительнаго вопля. Въ отношеніи окраски послѣдствія одомашненія сказываются въ нерѣдкомъ появленіи альбиносовъ, т.-е. совершенно бѣлыхъ серебристыхъ особей. Гораздо рѣже наблюдается обратное явленіе, потемненіе окраски, свойственное черноплечему павлину съ чернымъ, а не пестрымъ опереньемъ крыльевъ; эта форма представляетъ исключительный интересъ въ научномъ отношеніи, какъ образецъ внезапной, рѣзкой измѣняемости окраски у животнаго.
Не менѣе интересенъ и другой вопросъ, который всего болѣе напрашивается при наблюденіи самцовъ павлиновъ, выступающихъ во всемъ своемъ великолѣпіи. Возможно ли сказать, что птицы сознаютъ эффектъ, производимый ими? Что животному, подобно людямъ, свойственно извѣстное тщеславіе? Такое мнѣніе было бы ошибочно, какъ это явствуетъ хотя бы изъ того, что годовалый молодой павлинъ-самецъ, еще не пріобрѣтшій щегольского одѣянья взрослаго павлина, держится подобно этому послѣднему, кружась, играя, выставляя напоказъ свой тусклый и ничѣмъ не замѣчательный нарядъ.