Замѣчательный примѣръ широкой акклиматизаціи и полнаго одомашненія птицы, свойственной первоначально жаркому, тропическому поясу. И въ самомъ дѣлѣ. За родоначальника домашнихъ куръ обычно принимаютъ дикую породу этихъ птицъ, водящуюся на югѣ Азіи. Живущія среди густыхъ индійскихъ зарослей, такъ называемыхъ «джунглей», эти джунглевыя куры (Gallus bankiva), называемыя иначе банкивскими, повадками и голосомъ напоминаютъ нашихъ куръ, но отличаются болѣе легкимъ ростомъ, стройнымъ складомъ и пологимъ, не торчащимъ кверху, менѣе густымъ хвостомъ. И опереньемъ дикіе банкивскіе пѣтухъ и курица порой не отличимы отъ домашнихъ куръ. У пѣтуха — густая грива золотисто-желтыхъ перьевъ шеи и надхвостья, черный низъ, пурпурно-ржавчатыя крылья, черный, съ металлическимъ зеленымъ блескомъ хвостъ; у курицы — невзрачно сѣровато-ржавчатыя перья съ темными наствольными пестринами. Такое опереніе куроводы называютъ «куропатчатымъ». Оно присуще нѣкоторымъ чистокровнымъ расамъ (Рис. 89.2) и еще обычнѣе у непородистыхъ обыкновенныхъ деревенскихъ куръ. Тѣмъ интереснѣе, что большинство чистопородныхъ пѣтуховъ и куръ утратили различія въ окраскѣ половъ, свойственныя дикому родоначальнику. Такую однородную окраску самцовъ и самокъ раздѣляютъ всѣ главнѣйшія породы: кохинхины, брамапутры (Рис. 89.3), съ густо оперенными ногами и тяжелымъ складомъ; лангшаны, — тоже крупные, но голоногіе и тоже азіатскаго возникновенія; средиземноморскія породы, каковы минорки, — стройныя и голоногія съ большими и зазубренными гребнями; ярко разрисованныя гамбургскiя; изукрашенныя пышными султанами хохлатыя породы, каковы голландскiя; однообразно разрисованныя плимутъ-рокъ (Рис. 89.1); японскія — съ длиннѣйшими хвостами (іокагамскія); японскія же шелковистыя и многія другія, менѣе извѣстныя. Происхожденіе всѣхъ этихъ многочисленныхъ породъ отъ дикаго индійскаго родоначальника тѣмъ вѣроятнѣе, что и повадками, и голосомъ онѣ весьма похожи на послѣдняго. И многія особенности въ поведеніи нашихъ куръ становятся понятными черезъ сравненіе съ повадками ихъ дикаго родоначальника. Достаточно напомнить хорошо знакомое «кудахтанье»: пронзительные выкрики и вопли, долго издаваемые курицей послѣ снесенія каждаго яйца. Казалось бы, къ чему такое безпокойное и громкое оповѣщеніе о столь обычномъ, заурядномъ для нея событіи? Вѣдь не для того, конечно, чтобы обратить вниманіе птичницы. Въ условіяхъ одомашненія это кудахтанье безсмысленно; не то въ естественныхъ условіяхъ, у джунглевой, банкивской курицы. Эта послѣдняя, живя въ густыхъ, непроходимыхъ заросляхъ бродячей жизнью стадной птицы, передъ каждой кладкой отстаетъ и отдѣляется отъ стаи, чтобы по снесеніи яйца повторно зычно подавая голосъ и сигнализируя въ густой чащѣ опередившей ее стаѣ, тѣмъ скорѣе возсоединиться съ ней.
Безцѣльное въ неволѣ — цѣлесообразно при естественныхъ условіяхъ. И то же въ отношеніи задорности домашнихъ пѣтуховъ: такая же драчливость свойственна и дикимъ ихъ родоначальникамъ, соперничающимъ за мѣсто вожака и властелина стаи. Эту драчливость дикихъ пѣтуховъ высоко цѣнятъ на ихъ родинѣ туземцы, для которыхъ видъ сцѣпившихся и обливающихся кровью птицъ — картина столь же привлекательная, какъ для европейца созерцаніе обливающихся потомъ лошадей на скачкахъ и бѣгахъ. Есть указанія на то, что увлеченіе пѣтушиными боями и драчливость птицъ явились поводомъ для ихъ одомашненія. За это говоритъ и незначительная носкость дикой курицы (не больше дюжины яицъ въ теченіе года), отдаленно не сравнимой съ современными «вѣчно» несущимися курами (дающими въ теченіе года до 200 яицъ), и то, что незначительная польза дикихъ куръ не окупалась бы заботами по разведенію и охранѣ ихъ. И, какъ то часто наблюдается и въ наши дни, то, что безсильны были возсоздать серьезныя насущныя потребности — осуществилось въ интересахъ спорта, удовлетворенія запросамъ зрѣлищъ. Есть, впрочемъ, основаніе предполагать, что при одомашненіи куръ преслѣдовалась и другая цѣль: возможность узнаванія времени «по пѣтухамъ», по полуночному ихъ пѣнію, и пользованія ими, какъ будильникомъ. Такое своеобразное использованіе птицы очень рано стало связываться у народностей Востока съ представленіями религіознаго характера. Пѣтухъ, какъ провозвѣстникъ утренней зари и свѣта и гонитель тьмы, становится на положеніе священнаго животнаго, содержится при храмахъ и на попеченіи жрецовъ. Какъ умилостивительная жертва и предмета для колдовства, пѣтухъ былъ почитаемъ въ Греціи и въ Римѣ. Но у Римлянъ почитаніе домашнихъ куръ обогатилось новымъ примѣненіемъ ихъ, какъ прорицателей. Во всѣхъ особо важныхъ случаяхъ, какъ напр. передъ принятіемъ сраженія, желая снять съ себя отвѣтственность при неудачѣ, римскіе военачальники и государственные люди обращались къ птичьему гаданію, ища совѣтовъ и предзнаменованій въ поведеніи куръ. Немало было случаевъ, когда важнѣйшія рѣшенія ставились и отмѣнялись сообразно съ поведеніемъ куръ. Примѣръ этотъ показываетъ намъ, какъ неожиданны пути и цѣли, приводящіе къ одомашненію животнаго: послѣдовательно перебывавшій въ положеніи бойца, будильника, языческаго божества, священной жертвы, колдуна и прорицателя — пѣтухъ, лишь по прошествіи тысячелѣтій, сталъ тѣмъ, чѣмъ онъ есть теперь — важнѣйшей сельскохозяйственной птицей, объ экономическомъ значеніи которой говорятъ милліоны, выручаемые ежегодно отъ продажи самаго безкровнаго продукта сельскаго хозяйства, именно яицъ.