Всякий, кому случалось иметь умную собаку, знает, что она вызывает к себе более внимания и интереса, чем другие животные. Так это случилось и с нами в наших отношениях со сделавшимся знаменитостью «Рольфом» — двугодовалым айредаль-террьером. Присущий ему талант — решать задачи на вычисление — был открыт нами случайно. Наши дети сидели, собравшись вместе, решая заданные на дом арифметические задачи, и одна из моих дочерей, весьма рассеянная, никак не могла сосчитать, сколько будет 2+2. После того как девочка уже несколько раз дала неверный ответ, терпение мое истощилось, и я наказала ребенка. Наш Рольф, трогательно привязанный к детям, сделал очень опечаленную физиономию и посмотрел на Фриду такими выразительными глазами, как если бы хотел помочь ей. Я это заметила, и воскликнула, обращаясь к дочери: «Смотри, Рольф так смотрит, как будто и он это знает, а ты не можешь решить». Вслед за этими словами Рольф, лежавший у меня под письменным столом, встал и подошел ко мне. Весьма удивленная, я спросила его: «Да, Рольф, ведь ты знаешь, сколько будет 2 да 2?» В ответ на это собака ударила меня лапой по руке 4 раза. Мы все не находили слов, чтобы выразить наше изумление! Немного погодя мы спросили собаку: 5+5? И на это нам дан был верный ответ; и, таким образом, мы уже в этот первый день давали Рольфу задачи на вычисление вплоть до сотни. И все ответы получались верные. Само собой разумеется, что вскоре было приступлено к систематической работе с собакой, как с ребенком, который подает особенно большие надежды. Рольф на все шел с охотой, и мы даже заметили, что учение ему доставляло удовольствие. Мало-по-малу удалось достигнуть того, что он стал решать задачи на все действия, под конец он извлекал даже квадратные и кубические корни (из чисел, представляющих собой полные степени).

Рисунок A.1. Паула Мёкель в момент работы с собакой Рольфом

Мы заметили также, что Рольф знает буквы и цифры, он уверенно читал свое имя, потому что, когда ему его печатали на пишущей машинке, он начинал радостно вилять хвостом. Конечно, самым пламенным нашим желанием стало, каким бы то ни было способом, установить взаимопонимание. Я начала с самого простого заявления: «Рольф, если бы ты мог говорить „да“ или „нет“, ты мог бы с нами об'ясняться. Слушай же: если хочешь сказать „да“ — дай лапу 2 раза, если „нет“ — три раза». Вслед затем я произвела опыт, опять-таки весьма несложный. Я спросила Рольфа, хочет ли он быть битым, на что последовал весьма определенный ответ: «нет». Тогда я спросила собаку, хочет ли она пирожного — и на этот раз мы получили очень радостное «да». Я увидала, таким образом, что Рольф меня понимает, и, исходя из этого чувства уверенности в наличности взаимопонимания, я осторожно перешла к дальнейшему. Наконец, у нас сложился алфавит (Рис. A.2), при чем все (кроме трех) буквы Рольф установил совершенно самостоятельно, и именно следующим образом: я спрашивала его, напр.: — Рольф, сколько раз ты ударишь лапой для «а»? — Рольф устанавливал количество ударов, а я тщательно отмечала. К моей неописанной радости, я скоро убедилась, что Рольф никогда не забывал назначенных им чисел, тогда как мне, после годичной практики, все еще постоянно приходится иметь под рукой алфавит, когда Рольф что-либо выстукивает. Затем, вот что еще замечательно: при ближайшем рассмотрении алфавита оказывается, что наименее употребительным буквам соответствуют самые большие числа, а наиболее употребительным — самые маленькие. Трех мною введенных букв Рольф не употребляет никогда, как бы желая доказать мне, что они совершенно бесполезны. Эти буквы следующие: q, v,x. Рольф распознает также деньги, которые ему показывают и перечисляет цветы из букета по цвету и разновидности. Он различает также высокие и низкие тона на любом музыкальном инструменте и может даже определить, сколько звуков входит в состав данного аккорда. Память у него блестящая. Раз услышанное имя или число он запоминает надолго. Он работает не только со мной, но и с другими симпатичными ему лицами, которых он достаточно долго знает. Если Рольфу кто-либо несимпатичен, то собаку вообще трудно бывает склонить к занятиям, пока лица вызывающие его антипатию, продолжают пребывать в комнате. То, что собака выстукивает, записывается, разумеется — по способу фонетическому — на слух; орфографии мы, конечно, собаку не обучали. Наиболее «индивидуальные» его высказывания особенно восхитительны. Так, напр., недавно он приятно изумил меня, во время пребывания за городом, проявленным им интересом к голосам различных птиц в лесу и в поле. В лесу он прислушивается с напряженным вниманием к каждому шороху и имеет привычку бесцеремонно царапать меня всякий раз, как я не сразу замечу, что он чего-нибудь не знает. Крик каждой птицы я должна ему об'яснить, и по его блестящим глазам я могу видеть, понял ли он меня. Однажды он разбудил меня ночью и стал усердно стучать лапой по одеялу. Я зажгла свет, взяла алфавит и, к восхищению своему, нашла, что Рольф выстукивал: «fogl hörn — hörn fogl» (Vogel hören-hören Vogel) — «птиц слушайте — слушайте птиц». Я стала вслушиваться в далекие звуки ночи, доносившиеся снаружи, и услышала монотонные крики сыча. Тогда я сказала Рольфу, какая это птица, и несколько раз звукоподражательно воспроизвела ее крик. Рольф, успокоенный, улегся на свое место и больше в эту ночь меня не беспокоил. На следующее утро я, конечно, прежде всего спросила его, как называлась та птица, которую он слышал ночью, и немедленно получила в ответ: «Gauds» (Kauz — сыч).

Рисунок A.2. Азбука маннгеймской собаки

Очень интересная сценка разыгралась однажды у клетки с птицей. Одна из наиболее ценных моих канареек сидела грустно на своей жердочке и, как мне казалось, была близка к смерти. Она не брала корма, хотя я ей предлагала самые лакомые кусочки. Рольф, глядевший на меня широко раскрытыми глазами, стал близко обнюхивать птичку. Я спросила Рольфа: «Рольф, что же нам делать с бедной Гретель? Посмотри, как она больна, она у меня умирает, что же нам делать?» Рольф опять взглянул на меня большими глазами и ответил, простучав лапкой: «fdrn» (füttern — кормить). Я не сразу постигла, что он хотел мне сказать, а потом попробовала кормить птицу из рук. С этой целью я вынула ее из метки и совсем близко к ее клюву подложила корм. Старания мои увенчались успехом. Гретель с жадностью поглощала принесенные ей яйцо и зерна — она могла теперь всего этого касаться клювом. Я пришла, таким образом, к твердому убеждению, что птица, в силу какого-то несчастного случая, ослепла. Рольф своим умным ответом спас птичку. Гретель несколько дней пришлось кормить из рук, пока не удалось вылечить ей глаза.

У наших детей есть большой театр марионеток; высшая радость для них — когда отец им что-нибудь «представляет», гольф, разумеется, всегда при этом присутствует. В той сцене с чортом, когда он выскакивает из хорошо известного зеленого ящика и хочет увлечь с собой в преисподнюю Касперля ^[68] , — Рольф сильно взволновался. Мы спросили его: «Рольф, кто же это там такой?» Рольф ответил: («swars bog» schwarz Bock — черный козел). Он, таким образом, принимал чорта за черного козла. На Пасхе дедушка и бабушка подарили Рольфу большого бисквитного зайца, которого он должен был сам отыскать. Мы дали ему кусочек, а остальное положили на столик до завтра. Наш котенок скоро отыскал завернутого в бумагу зайца и отгрыз кусочек. Рольф это видел, и его опечаленный вид заставил нас обратить внимание на маленького похитителя. Мы отняли у котенка зайца и прочитали ему большую нотацию. На следующий день мы заметили, что Рольф сам утащил из парты маленького Фрица такой же бисквит. Мы побранили Рольфа, что его повидимому, очень огорчило. Он выронил бисквит и продиктовал: «dsi mein hold» («Daisy — имя котенка — mein holt — Дэзи мое берет»). Таким образом, у Рольфа было чувство абсолютного права — сознание того, что котенок утащил его зайца, Если бы рассказать все то множество занимательных ответов, какое давал Рольф, то пришлось бы написать целую книгу.