Подвижные игры с живыми существами составляют насущную потребность шимпанзе — этого сангвиника по темпераменту, дитяти по возрасту, узника по условиям местообитания в неволе (в помещении клетки), стадника в условиях вольной жизни.
Вот почему движение ради движения является его неизменным, неутолимым стремлением, а подвижные игры, протекающие особенно оживленно при соучастии людей, — предпочитаемые, излюбленные игры шимпанзе, которыми он может заниматься без устали целыми часами, с утра и до ночи, изо дня в день.
Оставаясь в одиночестве, Иони зачастую неподвижно лежит на полу клетки брюшком вверх, инертно переваливаясь с боку на бок или развлекаясь движениями своих рук и ног (Табл. 3.1, рис. 1), но едва кто-либо из нас входит в комнату и говорит «догоню», — он вскакивает как ужаленный и спасается от преследований, убегая от вас как от самого заклятого врага.
Если Иони находится вне клетки, стоит кому-либо из нас показаться ему на глаза, — он мгновенно срывается с места, бежит вам навстречу, теребит за платье, хватает за руки, отбегает, вызывающе смотря вам в лицо, и при малейшем ответном движении догоняния пускается наутек.
Он забирается на диваны, на кресла, на шкафы, со стуком, с грохотом переносится с места на место, сверху вниз, снизу вверх, скачет, прыгает, лазает, бегает, то взбираясь на трапеции, на сетки клетки, то подлезая под мебель, застревая под перекладинами столов и стульев, подчас больно стукаясь о них, но не обращая на это никакого внимания и продолжая свои безудержные метания, как бы спасаясь от смертельной опасности.
Если продолжаешь догонять Иони, он с жаром убегает, то удаляясь, то приближаясь, как бы дразня своим приближением и облегчая поимку, но лишь ухватишь Иони за руку, за ногу и слегка придержишь его на месте, он начинает злиться, быстро-быстро, порывисто, часто дышит, хрипит, резко вырывается из рук, его глаза становятся мутными, бессмысленными, как бы тускнеют, и он прилагает все меры, чтобы вырваться от вас. Если вы нарочно сопротивляетесь и держите его с большой силой, он прямо-таки неистовствует: пуская в ход и руки и ноги, он извивается всем телом, он отбивается от вас, хватает зубами, отталкивает туловищем, его дыхание все учащается, доходит до сплошной хрипоты, лицо слегка розовеет, глаза совсем суживаются, пасть широко раскрывается, — и два ряда блестящих зубов каждую секунду яростно смыкаются и размыкаются, впиваясь то здесь, то там, на ваших руках, властно заставляя их отцепиться.
Вы отпускаете его, на секунду он успокаивается, а придя в себя заигрывает с вами с тем же азартом и с обычными характерными зазывательными приемами.
То, взобравшись повыше, он старается зацепить, рвануть вас пальцами свешенной ноги, то, спустившись на пол, комком бросается под ваши ноги, а потом молниеносно отбегает от вас, то встает поодаль от вас и, притоптывая одной ногой, трясет головой, трещит губами, стучит кулаком в стену, то пригибаясь, то выпрямляясь, бьет распростертой рукой по полу, не спуская с вас глаз, а потом вдруг задорно наскакивает на вас, машет на вас рукой, подбегает вплотную и либо смело ударяет по лбу сложенными пальцами, либо хватает за платье (если вызываемый женщина), либо за бороду (если это мужчина), а потом быстро-быстро отбегает прочь, поспешно задорно оглядываясь на вас.
Если он даже не видит вашего продвижения вслед за ним, он все же не унимается: встав на-четвереньки, он перескакивает с ног на руки, с рук на ноги, как бы издали наступая на вас, запугивая вас; если вы не поддаетесь искушению, он бегает по комнате и делает заведомо непозволительные вещи, которые обычно ему запрещают, задевая и сбрасывая на пол все, что может свалить, хлопая рукой все, что попадается на его пути, схватывая и обрывая висящие на вешалке вещи, открывая дверцы шкафов и умывальников, подбегая к оконным стеклам и грозя их разбить стуком руки.
Волей-неволей вы вынуждены вступить в активную роль его укротителя, чтобы положить конец этой вакханалии, в несколько минут превращающей аккуратно прибранную комнату в пепелище после пожара, в свалку хаотично раскиданных, нагроможденных, разбитых, разорванных вещей, побывавших в руках и в зубах вашего разнузданного, дикого питомца.
Вы догоняете его, препятствуете ему брать, рвать, а ему только того и нужно, — зажигаемый импульсом к движению, воспламеняемый чувством сопротивления шимпанзе с удесятеренной энергией продолжает свое безудержное движение.
Наблюдение игр бега шимпанзе обнаруживает, что он предпочитает убегание, но не догоняние.
Если я нарочно меняю роли и сама бегу от него, он либо совсем не бежит за мной, либо бежит только очень неохотно, вяло, кратковременно, не воодушевляясь ролью ловца[85] .
Иногда бывает, что, убежав, Иони прячется, например забьется от меня под клеткой в самый дальний угол, до которого я не могу дотянуться, там он считает себя вне опасности, пока видит лишь мои ноги, перебегающие близ клетки, но стоит мне наклониться лицом и встретиться с ним взглядом, — как он, видя, что обнаружен, досадливо дышит, как если бы я его уже поймала, хотя я и теперь не в состоянии продвинуться к нему ближе, чем ранее.
Нередко Иони прячется куда-либо под мебель и сидит выжидательно до тех пор, пока кто-либо не приходит; тогда он оживляется и старается сам зацепить проходящего за ноги, за платье и остановить его.
Я наблюдала, что в онтогенезе человека, у детей раннего возраста, в процессе игры-ловли стремление к убеганию возникает гораздо раньше и проявляется гораздо энергичнее, нежели стремление к догонянию.
В связи с этим в отношении шимпанзе следует сделать лишь два корректива: шимпанзе горячо отдается роли ловца лишь при преследовании ниже его стоящих животных (например кошек, маленьких комнатных собачек, поросят); шимпанзе воодушевляется ловлей, если она сопряжена с действием отнимания.
Для первого случая можно привести следующий пример: увидев маленькую собачку, Иони тотчас же гонится за ней и пытается догнать, если она улепетывает от него; он мчится по комнате, как сумасшедший, настигает ее в самых укромных уголках, ловит, тискает в руках, рвет за хвост, лапы; несчастная жертва визжит, лает, вырывается из рук. Иони пускает ее на свободу, но в следующий момент опять преследует животное с прежней энергией, доводя до полного изнеможения, сам не зная ни устали, ни сожаления, играя как кошка с мышью, давая повод к применению перефразированной пословицы: «шимпанзе — игрушки, собачке — слезки».
Действительно положение несчастной собачонки, преследуемой обезьянкой, немногим лучше положения мыши в руках кошки; если загнанная собачка пытается кусать Иони, он сам злобно кусает ее и кусает много сильнее, чем она его; если обессиленная этой безудержной гоньбой собачка тихонько садится в уголок и отказывается бегать, Иони награждает ее вызывающими оплеухами, сгоняющими ее с места, а если собака, притерпевшись к его истязаниям, не реагирует даже и на это, он сам вытаскивает ее из-за угла за лапу или за хвост и отшвыривает ее в сторону с такой силой, что она чуть ли не ударяется об стену и тогда, измученная, собрав остатки сил, она снова спешит скрыться от своего деспота к вящему удовольствию последнего, получающего опять хоть несколько желанных секунд игры в преследование. С неменьшим рвением Иони преследует и догоняет в деревне поросят, опережая их в быстроте бега и доводя их своими приставаниями до полного изнеможения.
Шимпанзе начинает с жаром преследовать человека, если хочет насильно отнять у него какую-либо вещь, которую ему не дают.
И сам он бегает с особенным воодушевлением, если вопреки вашему желанию стащит от вас какой-либо нужный предмет, который умыкает как свою добычу, ревностно, настойчиво спасая от ваших посягновений и сопротивляясь его отбиранию с напряжением всех своих сил.
Игры за обладание добычей являются для шимпанзе не менее желанными, чем игры догоняния и ловли, и он отдается им так страстно, что чаще, чем в других играх, переходит границу игры и принимает ее всерьез.
Начав игру с добродушным веселым видом и употребляя вначале легкие игривые движения отнимания, Иони при многократной неудаче своих притязаний приходит в такой азарт, что не щадит ни вожделенный предмет, ни своего конкурента, ни даже себя, действуя как бы в беспамятстве. Обнаруживая большую неустойчивость и переброску интересов в других занятиях, в играх отнимания шимпанзе проявляет чрезвычайное упорство в достижении оспариваемого предмета, хотя зачастую предмет как таковой является ему довольно безразличным. Например я беру в руки пробку, к которой до того шимпанзе не обнаруживал ни малейшего интереса, и вожу ее перед глазами Иони. Иони сразу загорается желанием отнять ее, ловит мою руку, — но я ловко лавирую рукой и не даю ее ухватить.
Шимпанзе ускоряет темп своих движений, все стремительнее и быстрее, старается одной рукой затормозить мои манипуляции и удержать мою руку, а другой рукой хочет выхватить пробку. Он близок к цели, но в последнюю секунду его достижения я неожиданно для него зажимаю пробку в кулак. Иони распаляется: он мгновенно припадает к моей руке зубами и пытается растащить мои крепко сложенные пальцы и выхватить желанный объект. Для меня игра «не стоит свеч», — спасая свои руки, я вырываю их от обезьянчика, поднимаю высоко одну руку, держа в ней пробку в двух пальцах на виду у шимпанзе. Иони стремительно приподнимается на ноги, весь вытягивается в вертикальное положение и, подняв кверху свои руки, пытается достать кисть моей руки с дразнящей его пробкой, но он не может дотянуться до нее.
Тогда Иони применяет новый способ: он обвивает своим телом мою выпрямленную руку, как палку или как лиану, и старается лезть по ней, как по стволу, упираясь ногами в мое туловище. Он быстро добирается до пробки, но цель опять отдаляется, — я внезапно перекидываю пробку в другую руку. С неостывающим жаром шимпанзе подтягивается к другой руке, повисает на ней, стараясь подтянуть к себе кисть с пробкой, но желанная пробка вдруг выпадает у меня на пол.
Мгновенно оторвавшись от руки, Иони пулей бросается вниз, стараясь опередить меня в схватывании пробки, и здесь-то завязывается настоящая ожесточенная борьба за обладание предметом. С злобным кряхтением Иони оттягивает мои руки в сторону, впивается зубами в мои кисти, скрывшие оспариваемый предмет; видя случайно выступающую часть пробки, он всем телом наваливается мне на руки, стараясь изолировать от меня мои руки, чтобы самому получить над ними более неограниченное властвование. Когда он изловчается и вырывает у меня пробку, он сразу запихивает ее в самое надежное убежище — в свой рот, и когда я с опасностью для своих пальцев тем не менее пытаюсь пробраться и туда, Иони яростно изворачивается всем телом, кубарем катаясь по полу, заходясь хриплым дыханием, отвертывает от меня голову и с таким ожесточением, с такой яростью отталкивает меня руками и ногами, так злобно кусается, что можно думать, что он отстаивает кусок «насущного» хлеба, чтобы утолить свой жгучий голод.
Тем более интересен последующий момент: вы отказываетесь от своих притязаний. Иони через минуту выплевывает эту пробку, и она валяется в его клетке как совершенно никчемная, бросовая для него вещь, а сам он забавляется другими предметами, давая вам повод к вспоминанию изречения: «счастье не в счастьи, а лишь в процессе его достижения».
Второй пример аналогичен с предыдущим: я показываю Иони наперсток, надетый на палец. Иони сразу распаляется желанием стащить его с пальца, но я отвожу палец в сторону, и наперсток «проплывает» мимо его носа. Я стучу наперстком о высокий подоконник и отвожу руку. Иони, думая, что наперсток остался на окне, привстает на-цыпочки, дотягивается до подоконника, но видит, что на подоконнике ничего нет.
В это самое мгновение я кладу наперсток на другое окно, где Иони уже может его видеть. Пока Иони переходит от одного окна к другому и влезает на это последнее, в ближайшую секунду я переношу наперсток на поодаль стоящий стул.
Иони мгновенно слезает с окна на пол, подходит к стулу и, смотря в упор на наперсток, молниеносным движением пытается его схватить, но запаздывает, так как я, опережая его, стаскиваю наперсток и опять кладу его на окно. На этот раз Иони, чтобы ускорить влезание на окно, взбирается на стоящий близ окна стул, не спуская глаз с наперстка и ранее подготовляя руку для быстрого схватывания. Но я опять оказываюсь более ловкой и, взяв наперсток, переношу его на прежнее окно. Тогда Иони, чтобы миновать длительную процедуру слезания с одного окна и влезания на другое окно, неожиданно для меня, стоя на подоконнике и держась за ручку одного окна, перескакивает сразу на подоконник, схватывает наперсток, затискивает его в рот и мчится от меня по комнате, но случайно роняет наперсток на пол. Я, схватывая наперсток, опять надеваю его на свой палец и поднимаю вверх руку. Иони взбирается на меня, весь вытянувшись, повисает на моей руке, добирается до кисти, схватывая меня за пальцы; моя рука подгибается, опускается, но я сжимаю кисть в кулак, и наперсток опять скрывается от обезьянчика. Иони прямо свирепеет, он яростно набрасывается на мою руку, впивается в мою кисть зубами, силясь разжать кисть, учащенно, хрипло дыша, кусает меня так беспощадно, что приходится уступить ему желанный объект.
Казалось бы, что оспариваемая так страстно и заполученная с таким трудом вещь будет предметом ревностных забот и любовного отношения шимпанзе. Каково же ваше изумление, когда, заполучив желанный объект, шимпанзе едва взглянет на него и уже отложит в сторону, как неинтересный, — и не верится, что минуту назад этот же самый объект отнимался им так ревностно, так настойчиво.
Нередко Иони и сам вызывает меня на подобную игру; например он бросает в меня шарик, я ловлю и кидаю в него обратно; так мы занимаемся некоторое время этим перебрасыванием, но вот шарик до меня не долетел, я пытаюсь его достать сама, Иони срывается с места и вырывает шарик у меня из рук, я не даю, завязывается схватка за обладание шариком. Иногда бывает так, что Иони сам дает мне в руку какой-либо предмет, например ремень[86] или тряпку, а когда я податливо беру этот предмет, он тотчас же вырывает его у меня из рук, налетает на меня, мертвой хваткой цепляясь, если я не отдаю; при всяком ускальзывании оспариваемой вещи шимпанзе разгорячается все больше и не успокаивается до тех пор, пока ее не отобьет, готовый скорее разорвать самую вещь, нежели упустить ее из своих рук. Он оспаривает желанный предмет с такой всепоглощающей горячностью, что в этот момент кажется глух, слеп и бесчувственен ко всему окружающему; он не реагирует ни на окрики, ни на угрозы, ни даже на хлопанье его, ни на секунду не упуская из виду конечную цель, ни на иоту не понижая своего внимания, своей энергии в направлении ее достижения.
Каждый представитель Homo sapiens на любой арене действия мог бы поучиться у маленького шимпанзенка тому, как надо достигать желанной цели, в чем таится секрет всякой победы: надо не только уметь страстно желать, но еще надо быть готовым пренебрегать своим благополучием, подчинить этой единой цели все свои телесные и душевные силы, надо уметь терпеть, страдать, изнемогать, бороться с напряжением всех сил, бороться из последних сил и все-таки не отступать, ни на мгновение не ослабляя своей бдительности, ни на момент не выводя конечную цель из центра своего внимания.
Всякая игра, включающая элемент борьбы, сопротивления, состязания, является для шимпанзе вожделенной игрой, — он не только воодушевленно соревнуется в ловкости схватывания, но и в ловкости убегания.
Например одной из его любимых игр является опасная, азартная игра, имитирующая борьбу за обладание свободой.
Шимпанзе входит в открытую дверь своей клетки и стоит близ входа; кто-либо делает вид, что хочет захлопнуть за ним дверь, — он мгновенно выбегает из клетки; через секунду он снова вбегает в клетку, вызывающе смотрит на вас, стучит рукой о пол клетки; вы бездействуете, он отходит вглубь клетки, отступая поодаль от двери; только что вы собираетесь опять прикрыть дверь, как он пулей выносится вон.
Чем дальше, тем ухищрения обоих игроков в процессе соревнования в ловкости движений становятся все более тонкими, а манипуляции, решающие исход дела, все более изощренными.
Иони, войдя в клетку, держит себя еще развязнее; он бегает по клетке, хлопает руками по стенам, задорно зазывая конкурента воспользоваться его мнимым равнодушнем к свободе и захлопнуть дверь, но все это происходит до тех пор, пока вы пассивны; стоит вам сделать малейшее движение, как Иони уже настораживается, поглядывает на дверь и на вас, в своем передвижении он начинает тонко рассчитывать свою большую или меньшую близость к двери, и когда, желая его обыграть, вы становитесь опять неподвижны, а потом, улучив подходящий момент, вдруг внезапно резко толкаете дверь, он тем не менее ухитряется в последнее мгновенье выскочить из клетки наружу.
Но иногда вы оказываетесь более проворной и захлопываете дверь ранее того, чем Иони успеет выскользнуть вон, но тогда проигравший маленький пленник разражается таким оглушительным, таким отчаянным плачем, что вы спешите как можно скорее утешить его и вернуть ему легкомысленно потерянную в игре свободу. Этот горький плач шимпанзе красочнее всяких слов говорит нам о том, какую большую ценность порой решается он пожертвовать в качестве «ставки» игрока.
Тем не менее он идет на этот риск, и даже после своего поражения и потери свободы он все же стремится возобновить эту нервящую игру подобно азартному игроку, для которого наслаждение процессом игры повышается в зависимости от величины ставки и которого проигрыш и желание отыграться подзадоривают к продолжению игры порой более, чем выигрыш.
Не столь азартен, хотя не менее оживлен другой вариант игры за обладание свободой, включающий момент состязания в ловкости схватывания самого Иони. Шимпанзе, поваливаясь на спине, демонстративно протягивает по направлению к вам свою ногу, но едва вы хотите схватить ее, как он мгновенно оттягивает ее назад; вы делаете вид, что отказались от своих захватнических притязаний, он опять дразнит вас ногой, подтягивая ее чуть ли не до соприкосновения с вашим телом, но едва вы пошевельнулись, как нога с быстротой молнии отпрянула от вас и уже находится в обладании ее владельца. Иногда вам удается ухватить его за ногу, придержать ногу, и если это пленение кратковременно, Иони не протестует и с неменьшей энергией готов продолжать игру без конца; но стоит вам промедлить с освобождением, и настроение Иони радикально меняется, он начинает резко выдергивать от вас ногу с опасностью ее вывихнуть, принимает игру «всерьез», озлобляется, досадливо дышит, вертится, кружится на месте, пытаясь высвободиться, и даже кусается, если это не удается ему сделать сразу.
Аналогичная игра создается и при посредстве пальцев рук.
Иони просовывает наружу в петлю сетчатой дверцы клетки один из своих длинных пальцев[87] . Я, находясь вне клетки, спешу ухватить его за этот палец; он быстро убирает палец с одного места и просовывает его в другом месте клетки, более от меня удаленном; пока я достаю до этого места, Иони уже перенесся всем телом в противоположный угол клетки и поддразнивает меня высунутым пальцем в третьем месте, и т. д. и т. п., без конца меняя пункты, продолжительность и величину показывания пальца, ловко лавируя от моих преследований и горячо высвобождаясь в случае его поимки и защемления. Иногда в случае моего захвата и удерживания его пальца Иони находит новый выход из неприятного положения: он просовывает в другом месте в качестве мишени для преследования палец второй своей руки, что уже затрудняет мне ловлю на два фронта, уменьшает ловкость моего преследования и дает играющему зверьку больше шансов на беспрепятственное продолжение игры — зазывательного дразнения пальцем и увертывания от поимки.
При соучастии человека шимпанзе осуществляет свои самые оживленные, самые веселые игры, и особенное удовольстие доставляет ему тот, кто начинает с ним возиться, его догонять, ловить, тискать, качать, кувыркать, вертеть в воздухе, щекотать, катать.
При заигрывающем, щекочущем дотрагивании до шимпанзенка в подмышечных впадинах или внизу живота он улыбается, широко раскрыв рот, особенно сильно оттягивая и кривя губу той стороны, с которой производится щекотка, схватывает вашу руку и легко отводит ее в сторону; вы опять пристаете к нему и слегка пощипываете, неожиданно трогаете его то здесь, то там в самом непредвиденном месте; он отчаянно отмахивается, отбивается от вас руками и ногами, вертит голову то в одну, то в другую сторону, пытаясь ловить пальцами и зубами тормошащие его чужие руки, слегка покусывая их. Вы все не отстаете от него, схватываете крепче, держите продолжительнее, и Иони раззадоривается больше: он обнажает зубы, закрывает глаза, часто-часто дышит, валится на спину, ерзает, перевертывается с боку на бок, вращает по кругу свое тело, лежа на спине и задрав кверху ноги (Табл. B.18, рис. 4, 5); от времени до времени он полураскрывает глаза, обводя вас тусклым, бессмысленным взглядом, а потом по мере продолжения щекотки опять плотно смыкает веки, как бы захлебываясь, заходится хриплым дыханьем; теперь он вслепую нащупывает и хватает вас, злобно, неистово, не щадя вас, как безумный он набрасывается на ваши руки, стараясь насадить их на клык, чтобы захватить их тем крепче, покусать тем вернее, тем осязательнее.
Если вы отступаете и оставляете его в покое, он тотчас же приходит в себя, но вскоре сам начинает задирать вас: намахивается на вас, цепляется за вас, и притягивает, и отталкивает, и схватывает и отпускает, вызывая на новую тормошню и готовый возиться без конца.
Из игр, осуществляющихся при соучастии человека, я упомяну еще о катании, которое также доставляет Иони большое удовольствие. Способы его катания самые разнообразные.
Иони очень охотно взбирается на плечи своим друзьям и чрезвычайно любит ездить на их спине; он может кататься в таком положении без конца и не отпускает свою жертву несмотря на ее энергичные сопротивления, вцепляясь руками и зубами в одежду так сильно, что его невозможно оторвать.
Иони охотно садится и едет на низкой плоской деревянной колясочке, которую я вожу по комнате. Иногда он усаживается на один конец растянутого по полу полотна, а я везу его, уцепившись за другой конец материи. Чтобы не упасть, он держится руками, а при быстром беге зубами за края полотна или за мои вытянутые руки, когда я располагаюсь лицом к нему и передвигаюсь задом наперед.
Но наибольшую радость доставляет Иони катание на опрокинутом стуле. Повалив стул на пол так, чтобы его плоская спинка пришлась как раз в соприкосновение с полом, я сажала Иони на эту спинку и везла стул за ножки с одного конца комнаты в другой.
Но во всех этих случаях передвижения Иони выказывает известную нетерпеливость и часто прерывает свою пассивную роль седока. При каждой остановке или повороте своего «экипажа» Иони неизменно выскакивает и пробегает несколько раз по всей комнате с тем, чтобы в следующий момент сесть и ехать опять.
При более медленном передвижении он выскакивает даже находу, чтобы побегать. Соскучившись ожиданием возвращения сбежавшего пассажира, иногда нарочно я заменяю его другим более «покладистым» объектом, помещая например на спинку стула башмак. Иони совершенно не терпит этого, — он немедленно стаскивает своего заместителя, хотя бы и не всегда желал воспользоваться его местом.
Только набегавшись досыта, шимпанзе опять охотно обращается к катанию.
Несомненно Иони любил катание, но предложенные мной способы опосредствованного передвижения повидимому представлялись ему слишком медлительными по сравнению с его собственными головокружительными движениями в беге, а избыток потенциальной энергии (Kraftuberschuss[88] ), накапливаемой у обезьянчика во время пассивного сидения, становился так велик, что властно побуждал его от времени до времени срываться с места, чтобы разрядить ее более ускоренным и эффективным способом.
Каждый округлый предмет вызывает у Иони заманчивое желание покатать его. Видит ли он деревянный шарик, резиновый мячик, яйцо, апельсин, он тотчас же принимается катать их по комнате: толкает их, бегает за ними, догоняет их и опять и снова бросает, ловит, играя с ними как с одушевленными предметами, бегая за ними и от них, когда, оттолкнувшись рикошетом, они возвращаются к нему; при этом Иони издает даже досадливые, придыхательные звуки, когда катящиеся предметы соприкасаются с ним, как бы настигают его.
С большим энтузиазмом Иони возит по полу деревянные колясочки, скамейки, счеты, упираясь в них руками или волоча их на веревочке, умыкая с тем большим воодушевлением, чем больше стука, треска, скрипа, грохота воспроизводят передвигаемые предметы, и ускоряя: бег, когда, раскатившись, они бьют его по ногам, догоняют его.
Разнообразным способом передвигает Иони круглую корзину: то он перекатывает ее с боку на бок, то, взяв за край в зубы, возит по комнате, продвигая ее впереди себя, то влезает в ее отверстие головой и проталкивает ее вперед.
Повалив стул, Иони впрягается, как в оглобли, в ножки стула[89] возит стул по комнате или, раскачав его, резко толкает вперед, стул несется по полу скользящим движением.
Чрезвычайно интересно то, что всякий катаемый им предмет Иони стремится использовать как экипаж для его самостоятельной езды и явно недоумевает, когда, сев на этот подвижной предмет, сам он не получает продвижения вперед.
Например только что он толкнул счеты или коляску, — они покатились далеко от него по полу и остановились; в следующий момент Иони садится на них сам и сидит выжидательно несколько секунд; экипаж стоит неподвижно на месте. Иони встает, опять двигает сам коляску, та едет. Иони опять садится в нее и ждет продвижения, но все остается попрежнему.
После многократных неудачных испытаний того же приема Иони придумывает другой способ: раскатив коляску, он бежит за ней и старается сесть в нее находу, но, увы, едва он погружает на нее свое-тело, как коляска моментально останавливается.
Совершенно не удовлетворяясь этим неподвижным сидением, Иони находит новый выход: сев верхом на коляску, упираясь ногами в пол, Иони начинает соучаствовать в передвижении своего экипажа, самостоятельно отталкиваясь ногами от пола; дело налаживается; с трудом, медленно, но все же обезьянчик передвигается, — и веселая улыбка озаряет его лицо.
Раз испытав этот удачный способ самостоятельного катания, Иони применяет его с неодинаковым успехом, но при пользовании самыми разнообразными экипажами.
То он садится на подушку, на коврик, то в картонку, то на большую ночную туфлю, то на опрокинутый свой ночной сосуд и, точно так же упираясь и отталкиваясь ногами от пола, осуществляет передвижение по комнате, стремясь изъездить ее вдоль и поперек.
Иони пытается использовать для той же цели и тем же способом и деревянный шарик и апельсин, — садится на них и отталкивается ногами, но с первых же шагов он терпит фиаско и опрокидывается навзничь.
Чего-чего только ни использует Иони для катания!
Видит ли он наклонно поставленные к стене деревянные полированные щиты, он забирается на них и скатывается с них в сидячем положении. Замечает ли он открытую дверь, он тотчас же повисает на ней, прицепляясь руками к дверной ручке, и катается на двери, носясь то взад, то вперед, от времени до времени упираясь ногами в пол или толкая руками в стену, чтобы вызвать более энергичное раскачивание двери в случае ее приостановки.
Действительно только тот, кто хоть раз видел, с каким жаром, с какой горячностью Иони отдается беганию, может судить, какое наслаждение дает шимпанзе это самодовлеющее движение! Он носится подобно жеребенку, выпущенному из темного стойла на привольный простор широких полей, гончей, рыскающей во всех направлениях в поисках добычи, летающей ласточке, играющей в стайке птиц, носящихся в воздушной сфере.
Чем шире арена для передвижений шимпанзе, тем стремительнее и безудержнее его бег.
Я вспоминаю, как, помещенный в квартиру со множеством проходных комнат, а позднее переселенный на дачу с террасой вокруг всего дома, имея возможность делать непрерывные круговые туры, Иони целыми часами предавался беганью по дому и по террасе, упиваясь процессом передвижения и не ища никаких других развлечений.
Стесненный пределами одной комнаты, заставленной мебелью, Иони конечно бегает менее воодушевленно, и поэтому он придумывает попутно при передвижении разные фокусы.
То, разбежавшись на-четвереньках, он вдруг припадает к полу, бросаясь на предплечья рук, и продвигается вперед на одних руках, скользя на них как на лыжах. То он зажимает какой-либо предмет в паху, между бедром и брюшком, или близ шеи, между головой и плечом, и старается бегать так, чтобы не выронить этот предмет, а когда тот все же выскальзывает у него и падает, Иони досадливо дышит, и спешно-спешно, как карманный воришка, обронивший украденную вещь, он поднимает этот предмет, всовывает его в то же место и бежит опять еще стремительнее, чем раньше, как бы спасаясь от преследований.
Иногда Иони бегает, держа во рту какую-либо из своих деревянных игрушек (чаще всего шарик), или, захватив в ногу длинную тряпку, мечется с ними по комнате; тряпка задевает за мебель, задерживает его бег, он наскоро с помощью зубов и рук вынужден освобождать ее и себя, и это осложнение повышает удовольствие беганья.
Нередко, захватив тряпку ногой, Иони с неимоверной быстротой вертится вокруг ножки стола или стула, особенно оживляясь, учащенно дыша, когда тряпка закручивается и не пускает его продвигаться далее.
Чем значительнее препятствие, затрудняющее бесперебойное передвижение шимпанзе, тем оживленнее его беготня: например он берет в руку ремень с привязанным к нему длинным железным крючковатым прутом, а во рту ставит распорку из палочки и так и бегает с раскрытым ртом, ежесекундно застревая, останавливаясь и отрываясь вследствие зацепления крючка за разные предметы.
То вдруг Иони возьмет ботинки и возит их за шнурок, нарочно залезая с ними в узкие проходы, забираясь под столы и стулья; при быстром передвижении происходит неизбежное заматывание ботинок за ножки мебели, останавливающее его бег, — тогда Иони часто-часто дышит, прилагает спешные, энергичные усилия, чтобы выпутаться из затруднения, а освободившись уносится опять, но попрежнему предпочитает тернистый путь более торной дороге.
Нередко при быстром беге Иони или при высвобождении шимпанзе посредством порывистых движений зацепившийся и потом оторвавшийся предмет отскакивает в обратную сторону так сильно, что ударяет самого Иони; это подзадоривает обезьянчика, он оглядывается, рвется еще сильнее, предмет ударяет его еще больнее, и это как бы подливает масла в огонь, поджигает энергию Иони и делает игру еще горячее.
Иногда, захватив в руки длиннейшую веревку, Иони носится с ней из угла в угол, сверху вниз и снизу вверх, бросается на полки, цепляется за трапеции, мечется по ним; веревка носится за ним в его воздушных эволюциях, хлещет окружающие предметы и его самого. Иони издает досадливый придыхающий звук, но все же не бросает ее. Нередко где-нибудь по пути веревка заматывается так сильно, что не пускает Иони, он застревает вместе с ней, но и теперь он не хочет от нее отступиться, а настойчиво распутывает и освобождает ее и снова принимается за те же манипуляции, бегая порой до тех пор, пока не упадет в изнеможении.
Чем больше стука, треска, громыханья производит Иони при своих метаниях, тем более азартна его игра.
Как неистово радостно бегает он например вокруг металлической ножки кровати, держа в ноге железную цепочку, задевающую и громыхающую при каждом его повороте; он заматывает ее то на одну, то на другую сторону, сам прикручивается вместе с ней к кровати, хрипит, досадливо дышит, не будучи в состоянии оторвать ее и не желая сам оторваться; беспрестанно, резко, безрезультатно дергая цепочку, Иони впадает в злобный раж, ощущая сопротивление, и тем не менее не хочет отступиться и легко и просто выпустить цепь из своей ноги.
Можно определенно сказать, что самое наличие сопротивления является для Иони приятно возбуждающим стимулом, и он только и ищет повода, как бы искусственно создать себе подобие борьбы и соревнования, распаляющего его к противодействию и порой доводящего его до буйной горячности, до беспамятства (вспомним также догоняние поросят, бегание за собакой).
Иони энтузиастично стремится преодолевать сопротивление, оказываемое материалом. Например он берет в руку тряпку и видит в ней маленькую дырку; он запускает в эту дырку сначала палец, разрывает ее больше, потом засовывает туда же кисть, потом всю руку, с усилием растягивая, разрывая материю; далее он пытается просунуть уже всю голову и наконец целое туловище; если материя прочна и неподатлива и препятствует продиранию, Иони досадливо хрипит, пускает в ход зубы, яростно разрывает ткань, растаскивает ее руками и ногами, высвобождая проход и пролезая в него с напряжением всех своих сил. Пробравшись и вылезши на свободу, Иони сидит с довольной улыбкой, повидимому испытывая удовлетворение после успешного преодоления трудного дела (Табл. B.63, рис. 3).
Один раз Иони получил в полное обладание сетчатую майку, она сразу была принята им как подходящий объект для игры. Видя через дырки просвет, Иони стал продевать в ее рукава голову, потом обе руки; сетка стягивала его, но не разрывалась; Иони сердился, пытался ее стащить с себя назад, но затягивал и душил себя ею все больше и больше; с возрастающим злобным возбуждением, быстро и порывисто дыша, полузакрыв рот, обнажив зубы и полузакрыв тусклые как бы заволоченные пленкой тупо смотрящие глаза, Иони как бы в полном неистовстве начинал отчаянно ерзать на месте, кувыркаться через себя, всеми своими движениями и всеми четырьмя конечностями стремясь выдраться из плена. С большим трудом он наконец освобождается, едва может отдышаться от испуга, но чуть придет в себя, — опять и опять настойчиво возобновляет попытки затруднительного пролезания, которым он мог заниматься бесконечно долго, Вскоре, когда Иони занялся другими играми, я тихонько утащила сетку и бросила ее в отдаленное место комнаты; едва Иони заметил мою уловку, он тотчас же пошел, разыскал сетку и снова стал надевать ее на себя.
Как бы дорого ни досталось обезьяннику его высвобождение из нут, оттого не уменьшается его желание нового запутывания.
Порой Иони умудряется сам создавать себе искусственные петли, чтобы при посредстве их осуществить завлекательное пролезание.
Взяв в руки за концы какой-либо длинный лоскут, Иони перекидывает этот лоскут за спину, на шею и, сближая крест-накрест руки, стягивает концы лоскута около горла, как бы душит себя; заходясь хрипом, когда ему становится невтерпеж от тисков, Иони несколько ослабляет нажим, как бы отдыхает и набирается сил для того, чтобы в последующий момент стиснуть себе горло с новой энергией.
Однажды Иони оттянул веревку, удерживающую снизу доску его качелей, образовалась петля, он тотчас же оценил ее по достоинству: просунул в нее руку и голову, хотя последняя едва могла пролезть; не смущаясь этим, с злобным кряхтящим придыханием Иони тем не менее попытался продвинуть в петлю и все свое туловище; с трудом прошло и оно, но Иони оказался прижатым к доске так сильно, что не мог двигаться, — это ему уже не понравилось, он ожесточенно стал выдираться вон, и когда это не удалось, он прямо-таки озверел; неистовствуя и с неимоверными ухищрениями, с напряжением всех сил наконец он освободился.
Кажется, что никакими соблазнами не привлечешь Иони к повторению этой аферы, но это только кажется.
Через минуту, едва оправившись от «переделки», Иони начинает ту же процедуру снова.
Раз Иони нашел плотное резиновое колечко, и его он использует для своего добровольного пленения (Табл. B.29, рис. 2). Сначала Иони продевает в кольцо руку, натягивая его все выше и выше; по мере утолщения объема руки кольцо сжимает все больше. Иони сначала пугается зажима, быстро стаскивает резину прочь, но, проделав это, как бы убедившись в безопасности кольца, с еще большей смелостью он опять надевает его на себя, то на руку, доводя его до самого плеча, то на ногу, то на голову, захватив его ртом и спуская пальцем со стороны затылка; когда кольцо соскальзывает на шею, сначала Иони опасливо придерживает его рукой со стороны горла, как бы боясь задушения, а потом все же бесстрашно спускает вниз, едва дыша в его эластичных, но крепких тисках.
Однажды шутки ради я надела Иони на палец железное колечко; хотя кольцо совершенно не сжимало его пальца, тем не менее шимпанзе немедленно хотел от него освободиться. Это не так легко было сделать, так как узловатые вздутия на втором суставе пальца Иоци препятствовали обратному скольжению кольца.
Испытав несколько безрезультатных приемов сдергивания кольца, Иони уже начинает раздражаться, часто дышит, злобно оскаливается и, характерно, употребляет обычные (в данном случае бессмысленные) приемы высвобождения своего тела из петлей: извивается всем туловищем, встает на голову, кувыркается, ерзает, совершенно не замечая, что применительно к настоящему моменту эти приемы совершенно бесполезны и ни на иоту не продвигают его в направлении удачного выхода из затруднения, которое преодолевается им только при моем соучастии.
Большое удовольствие доставляют Иони длинные связанные на концах шнурки, дающие ему благодарный материал для всяческих манипуляций и прежде всего для опутывания и пролезания (Табл. B.30, рис. 1—4).
Получив такой шнур, Иони растягивает его при посредстве рук, ног и зубов (Табл. B.30, рис. 1, 2), вертит, обволакивает его вокруг себя, заматывает новые меньшего размера петли, растягивает их просвет расправляя их руками и ногами, распутывает узлы, сам пролезает в эти петли головой (Табл. B.30, рис. 3), ногой, рукой, захлестывается в одном месте, высвобождается в другом и порой, если шнур неподатлив для разрывания, так запутывается и стягивается, что попадает как бы в тенета (Табл. B.30, рис. 4); тогда он хрипит, кряхтит, прилагает невероятные усилия, чтобы вылезти, и не может быть освобожден даже с посторонней помощью, а только путем радикальной меры — разрезания шнура.
Иногда Иони создает себе тиски весьма неожиданного типа: найдя эластичный металлический дугообразно изогнутый прут, шимпанзе с трудом напяливает его себе на шею и не выпускает из рук; узкая малоподатливая дуга сжимает бока горла, Иони кряхтит, злобится, пытаясь освободиться из-под этого добровольно надетого ярма, а получив освобождение в следующий момент пытается защемить уже не только шею, но и туловище.
Автоматические неподатливые тиски пугают Иони. Однажды я защемила его палец металлической «лапкой» (обычно употребляемой в канцелярии для скрепления бумаг); хотя зажим был не слишком крепок, тем не менее Иони с взволнованным уханьем поспешил стащить его прочь и никогда не решался брать его в руки и тем более зажимать им пальцы.
Раз Иони увидел небольшую круглую прутяную корзину с прорванным дном, — он тотчас же стал использовать ее для своих целей, продевать в ее отверстие свою голову.
Жесткая петля чуть ли не душит его, острые концы обломанных прутьев впиваются ему в шею. Иони старается повернуть вспять, ерзает, выбиваясь назад, оттягивая от себя корзину зубами, руками, ногами; с мученическими усилиями он освобождается, но, увы, с тем, чтобы возобновить всю процедуру снова и опять — так она ему нравится. Но вот он придумывает другое развлечение. Он продирает зубами новую дыру в корзине, с громадным трудрм просовывает в нее голову, захватывает в зубы край корзины и ходит по комнате с капканом на голове, часто и звучно кряхтя, испытывая явное неудобство. Но скоро и эта забава его не удовлетворяет, и он пускается на новые выдумки: его голова едва пролезла в отверстие корзины, а он, не переставая кряхтеть, пытается продрать сквозь нее и руки и туловище; в процессе пролезания он стягивается прутьями так сильно, что каждую секунду опасаешься, что он задушится, но он стоически добивается своей цели, с неимоверными усилиями все же пролезает и тогда оказывается уже туго перепоясанным корзиной в окружности живота. Ясно видно, как это ему неудобно, больно, непривычно: идя по полу, он не может точно координировать своих движений, валится на сторону, задевает за окружающие предметы. Он уже непрочь освободиться от корзины, но теперь это не так-то легко сделать! Он катается по полу, чтобы стащить ее с себя, но этот маневр увеличивает его боль и крепость зажимания; с злобным кряхтением он оборачивается то туда, то сюда, хватает зубами ближайшие прутья, грызет их ожесточенно в надежде освободиться, но все тщетно. Он неистовствует, он доходит до исступления, закрывает глаза, все время порывисто, хрипло дыша, грызет вокруг себя все, что попадется под зубы, ерзает, извивается, что есть силы тянет корзину руками к ногам и наконец, совсем измучившись, освобождается от нее.
А то вдруг Иони возьмет ту же корзину за выступающий прут и старается протаскивать ее в узких проходах между наставленной в комнате мебелью, тем больше воодушевляясь, чем больше задержек на пути. Эти задержки и озлобляют и возбуждают его, — его движения порывисты и беспокойны, его зубы все время оскалены, слышится досадливое придыхание.
Если под рукой нет решительно ничего подходящего для создавания препятствий, Иони изобретает своеобразные способы самозащемления: приблизившись к кому-либо из спокойно стоящих или сидящих на месте людей, он схватывает их за ноги, несколько сближает эти ноги и старается пролезать в них, как в узкие ворота, кряхтя и хрипя, если не может сразу продраться.
Тот же самый принцип борьбы, повелительное стремление к упражнению своей способности к сопротивлению, полагается в основу другого рода игр шимпанзе.
Например шимпанзе ложится на пол близ стула или кресла, приподнимает за ножку мебель кверху, а потом ставит одну ножку себе на руку, на ногу или даже на шею, на живот, таким образом прижимая, придавливая, как бы прищемляя себя к полу. В зависимости от тяжести надавливающего предмета он с большей или меньшей энергией выбирается на простор, кряхтя, хрипя и злясь так, как если бы спасался от козней заклятого своего врага.
Я не раз заставала Иони, как он силится подсунуть свое тело под раскрытую дверцу умывальника с тем, чтобы, попав в западню между полом и дверцей, создать себе подходящие условия для затрудненного вылезания. При отсутствии этих условий Иони создает себе другие неудобства: например, повалившись на спину, он подкладывает себе под голову или под туловище какие-либо жесткие грубые предметы, деревянные бруски, шары, перекатывает их под собой и сам ерзает по ним, досадливо придыхая, как бы стремясь вытолкнуть их из-под себя, соскользнуть с них на более ровное место, а соскользнув тотчас же опять забирается на них и продолжает воспроизводить те же мнимо негодующие звуки и мнимо протестующие действия.
В этом своеобразном конструировании капканов, ловушек, западней, удушающих петель, ярма, хомутов, обволакивающих тенет и других приспособлений, задерживающих шимпанзе в плену и затрудняющих его высвобождение, мы усматриваем глубокий смысл, подчеркнутый в теории игры К. Грооса[90] . В подобного рода играх молодое животное инстинктивно упражняет свои действия с неодушевленными предметами окружающей среды — действия, полезные ему в будущей борьбе за существование: он настойчиво разносторонне тренирует свои двигательные навыки, стоически приучается терпеть боль, переносить всякого рода неудобства, многообразно изощряет свою моторную изобретательность в процессе преодоления тех или иных механических неожиданно ставших на пути его освобождения трудностей.
Приходится только удивляться тому, как даже в условиях комфортабельной, почти паразитической жизни шимпанзе у животного, обеспеченного всем необходимым в условиях неволи, не заглушается этот властный зов инстинкта самосохранения. Этот-то повелительный зов и побуждает малыша-шимпанзе использовывать в игре для своего саморазвития самые необычные вещи и самые искусственные ситуации[91] .
Среди категории игр, связанных с самостоятельным передвижением шимпанзе, следует упомянуть еще о качании, закручивании, висении, прыганий и лазании.
Естественно, что чрезвычайное удовольствие доставляет Иони качание на качелях. Первый раз он с опасением взобрался на качели и, сидя на балансирующей доске, не решался доверить ей вполне свое тело и продолжал держаться за испытанную по крепости близвисящую трапецию, но скоро он освоился, и качели стали одним из любимейших его развлечений. Когда Иони раскачивают на качелях, он имеет веселый, задорный вид: широкая улыбка не сходит с его лица, глаза блестят, своей рукой он делает шаловливые намахивающиеся, зацепляющие движения при каждом приближении качелей к близстоящим людям.
Иони может качаться длительно целыми часами, легко постигнув прием раскачивания путем отталкивания от стены своими вытянутыми ногами или рукой.
В первые недели после подвески качелей в его клетке Иони вообще проводил на них все свое время, и если даже и не раскачивался, то все же он предпочитал сидеть на них, а не на прикрепленном неподвижном субстрате полок и скамей (Табл. B.31, рис. 1, 3).
Конечно неменьшее развлечение находит Иони и при пользовании всякого рода трапециями в виде веревочных лестниц с деревянными ступеньками, жгутов с деревянными узлами (Табл. B.31, рис. 1—4), подвешенных на веревках перекладин.
Каких-каких только гимнастических фокусов ни проделывает Иони в этих своих воздушных эволюциях! Кажется, что именно теперь, именно здесь Иони чувствует себя как в родной стихии, как рыба в воде, птица в воздухе, дикий конь на степном просторе, белка на стволах дерев, ящерица на земле.
Самый искусный гимнаст не мог бы конкурировать с шимпанзе в быстроте, ловкости, эластичности и многообразии движений.
То он с проворством большой сильной дикой кошки взбирается по ступеням лестницы чуть ли не до самого потолка и, легко усевшись на перекладине, держась одной рукой о веревку, освобождает другую руку для заигрывающих движений или для нового зацепления за смежную трапецию (Табл. B.31, рис. 3, 2). Вот он оторвал ноги, повис на одних руках и качается в воздухе; вот он опустил одну руку и болтается всем телом взад и вперед, держась на одной руке, вот он прицепился ногой и рукой одной и той же стороны тела и висит боком, спустив вниз вторую руку и ногу; вот он совсем оторвался и прыгнул вниз.
Провисая с потолка, над ним соблазнительно спускается тонкий шнур. Иони моментально ухватывает его, взбирается по нему кверху, оттуда сразу бросается на висящий внизу в воздухе жгут, ловко ловит его одной рукой, повисает на нем всем телом.
На этом жгуте несколько раз он проносится в воздухе взад и вперед, при каждом приближении к стене отталкивается от нее ногами или свободной рукой и тем увеличивает амплитуду замедляющегося со временем качания. Секунда-другая, и гимнастическая фигура меняется: Иони прикрепляется обеими руками к двум параллельно висящим жгутам, провисая между ними распластанным во весь рост, он носится в воздухе, отпускает один жгут, взлетает на другой, налету зацепляет второй, отпускает первый.
Но и это скоро надоело; гимнастические фокусы осложняются: на конце одной из подвешенных веревок обезьянник усматривает петлю, — он тотчас же использует ее для новых трюков; с громадными усилиями протащив свое тело в эту петлю, Иони некоторое время мотается в воздухе скорченным, зажатым в ней, отталкиваясь и цепляясь освобожденными руками и ногами, хотя петля режет, сжимает тело.
И это упражнение скоро оставляется, на смену идет другое: просунув одну ногу, огрузившись в ней бедром, захватив руками и зубами веревку, Иони носится в этой петле, как на гигантских качелях; отталкиваясь от пола и твердых предметов, он закручивается на одну сторону, а потом, подтянув ногу и держась зубами за веревку, начинает раскручиваться. Этот курбет чрезвычайно нравится Иони, и он осуществляется с каждым разом все более продолжительно. Невозможно без смеха смотреть, когда после максимального закручивания со стремительной быстротой кружится в воздухе тщедушная, черная фигурка Иони, у которого ввиду быстроты движений уже нельзя рассмотреть точные очертания и который уже не управляет своим телом, а всецело предоставил его головокружительному верчению и находится всецело во власти законов физики: его голова скосилась на бок и описывает в воздухе быстрые круги, ноги повисли, как плети, и так вовлечены в вихревое движение, что не успевают подобраться и с силой ударяются обо все твердое, что встречается на пути их движения, и только зубы и руки судорожно вцепились в канат и крепко-накрепко держат тело. Раскручивание кончается, но по законам инерции опять начинается обратное закручивание, и так происходит восьмикратное поочередное верчение то на ту, то на другую сторону, — верчение настолько длительное и утомляющее, что Иони уже не выдерживает и подконец срывается с веревки и как тяжелый мешок падает на пол[92] .
Два гимнастических номера у Иони могут быть отнесены под рубрику «Salto-mortale»: к высоко прикрепленной деревянной полке Иони прицепляется четырьмя маленькими пальцами ног и свешивается вниз головой, предусмотрительно спустив вниз в воздухе руки. Продержавшись секунды две-три, он отрывается, падает вниз на спущенные руки и таким образом предохраняет себя от разбивания.
Следующий номер: слегка прицепившись к той же полке пальцами ног, Иони упирается руками в нижележащую жердь и стоит так распластанным в воздухе вниз головой; но вот пальцы ног обрываются, тело, покачнувшись в воздухе, готово обрушиться с высоты плашмя на пол, ноги хватают в воздухе первую попавшуюся зацепку или становятся на пол прежде, чем руки оборвутся.
Положение спасено, Иони невредим, но не всегда дело проходит так благополучно.
Бывали случаи, когда в этих ситуациях Иони сваливался сверху навзничь и ударялся всем телом о пол клетки так сильно, что в соседней комнате через стену был слышен стук от его падения.
Тем не менее, как уже было отмечено, как бы Иони ни ушибся, он никогда не плакал, а только притихал, как бы приходил в себя, и процесс падения нисколько и никогда не умалял его желания снова воспроизвести те же рискованные действия.
Из других подвижных игр шимпанзе следует упомянуть еще о прыгании, кувыркании и лазании.
В условиях нашего содержания Иони решался самопроизвольно прыгать сверху вниз с высоты не более 1l/2 — 2 м, и даже при спешном слезании с потолка клетки в своей комнате и с крыши дома на воле, спускаясь по столбам на землю, он прыгал не ранее, чем до земли оставалось приблизительно такое расстояние, представляя в этом отношении большое несходство с низшими обезьянами-макаками, в частности с жившей у нас обезьянкой Дези, которая бесстрашно могла прыгать с потолка комнаты, с крыш, с деревьев вниз на расстоянии не меньшем 3 м.
При отсутствии других развлечений перемежающееся лазание и прыгание по полкам, трапециям, качелям заполняло все дни шимпанзе.
Иони ужасно любил также прыгать, стоя на одном месте, в особенности на пружинящей поверхности мебели, на диванах, мягкое ложе которых вообще соблазняло Иони к безболезненному и смелому воспроизведению самых разнообразных и отчаянных подвижных трюков.
Забравшись на спинку дивана, Иони ухитряется ходить на-четвереньках по узкой[93] рейке спинки и ходит не свободный, а еще волочит в ноге какой-либо длинный лоскут. Дойдя до конца спинки, не будучи в состоянии повернуться назад, Иони со всего размаха грохается на диван, подскакивает на пружинах кверху, сам начинает прогибать пружины, то стоя в вертикальном положении и подпрыгивая на ногах, то бросаясь на-четвереньки и перепрыгивая с ног на руки, с рук на ноги, то кувыркаясь по дивану через голову, то становясь на голову и старательно подхлестывая себя каким-нибудь лоскутом, то он валится навзничь, на спину и ерзает, вертится, барахтая руками и ногами. Выпущенный на волю Иони охотно лазает по деревьям, по заборам, по крышам.
В деревне, на даче лазание по сараям, по террасам, по крыше дома было одним из его любимых занятий, которому Иони предавался целыми часами (табл. 52, рис. 1).
Взобравшись на самую верхушку дома, Иони разгуливает по склонам крыши по всем направлениям, то спускаясь по карнизу, заглядывая под откосы вниз, то опять поднимаясь наверх до самого конька крыши и длительно бродя вдоль верхушечной рейки, проходя ее от начала и до конца и опять обратно, продолжительно маршируя по ней взад и вперед.
Иони так увлекают эти разгуливания в надземной сфере, что он не спускается вниз на самые настойчивые и энергичные наши зовы и не обращает никакого внимания на всяческие соблазны, показываемые ему внизу.
Иони могут заставить немедленно и решительно сняться сверху только такие экстраординарные события, как мнимое нападение на меня кого-либо из людей, когда он, сочувствуя мне, загорается желанием выступить в роли моего защитника и мстителя. Тогда он поспешно, хотя и осторожно, слезает по крутым склонам крыши, идет вдоль забора, ловко лавируя между остриями длинных гвоздей (торчащих вверху забора в качестве защитных приспособлений против лазания деревенских ребятишек), взбирается на столбы ворот, идет по их аркообразному своду, вскарабкивается на невысоко отстоящую крышу дома и по столбам, поддерживающим эту крышу (табл. 52, рис. 2), спускается на крыльцо террасы, сбегает по ступенькам вниз и подбегает к месту происшествия.
И при лазании, как и при беге, шимпанзе делает себе всяческие осложнения: то он лазает, захватив в рот какой-либо несоразмерный предмет (например большой деревянный шар), растягивающий его рот чуть ли не до разрывания, то засунув в рот большой железный ключ, который он переворачивает между зубами, то поставив между губами распорки из палочки.
И во время лазания Иони нередко закладывает какой-либо округлый предмет между своим брюшком и бедром или близ шеи, удерживая его склоненной головой и во время своих воздушных эволюций старательно заботясь о том, чтобы не выронить его на землю. Иони с особенным интересом кувыркается и лазает по трапециям, захватив в ногу или в зубы лоскут материи, и мечется с ним вверх и вниз, растягивая этот лоскут по веревкам трапеции, входя в раж, когда лоскут застревает и удерживает Иони, и прилагая энергичные меры для его высвобождения.
Иногда Иони покрывается с головой какой-либо тряпкой, закусив ее зубами, придерживает, чтобы она не выпала, и лазает так, покрытым, по мебели, натыкаясь и ушибаясь.
Зачем все эти осложнения свободного передвижения животного, зачем эти искусственно создаваемые препятствия и связанные с ними злоключения шимпанзе?
И в этих действиях, как и в ранее приведенных, связанных с бегом шимпанзе, мы усматриваем выполнение молодым животным заповедей великого, властного законодателя — старика-инстинкта, вынесшего из глубины веков опыт предков шимпанзе, обогащенного этим опытом.
Этот инстинкт подобно старому, мудрому, любящему деду опекает и воспитывает маленького внучка; он в играх постепенно, незаметно, легко и бескровно разносторонне развивает и подготовляет дитя шимпанзе для будущей жизни и борьбы.
[85] Я замечала, что при игре поимки иногда шимпанзе может точно учесть расстояние, отделяющее его от преследователя: например, если Иони бегает высоко-высоко на потолке клетки, а я, как бы ловя его, мечусь внизу и с боков клетки на расстоянии от него не меньше 2 м, он перебегает с места на место совершенно спокойно, но стоит мне переместиться под клеткой так, что я прихожусь как раз против него, встретившись со мной глазами, он заходится досадливым придыханием, как в случае его поимки, так как расстояние, отделяющее нас друг от друга, несколько сократилось, хотя он сам является для меня столь же недосягаемым, как и ранее.
[86] С которым Иони может заниматься бесконечно, проделывая самые разнообразные манипуляции.
[87] Обычно указательный палец.
[88] По терминологии К. Groos'a, см. его книгу «Spiele der Tiere», Iena 1907.
[89] Возможно подражательный способ действия.
[90] К. Groos, Spiеle der Tiere.
[91] Аналогичные тенденции к воссоздаванию искусственных затруднений, преодолению нарочито устроенных препятствий наблюдала я у оранга Фрины, содержащейся в Московском зоопарке.
[92] Аналогичное у человеческих детей (подробнее см. вторую часть этой работы).
[93] Размером не более 10 см.