Однажды мой мальчик (будучи в возрасте 11 месяцев) увидел, как я поднесла к нему кастрюльку с кашей, но в последнюю минуту я отвела ее от него (так как раздумала дать), — он тотчас же выпучил вперед сложенные трубочкой губки, видимо испытывая неожиданное неприятное чувство^[127] .

В другой раз, когда Руди (в возрасте 3 лет 4 мес.) внезапно увидел у себя на руке что-то необычайное (вроде занозы или случайного пятна), он мгновенно вытянул вперед губы, раскрыв их на конце коротким раструбом (Табл. B.53, рис. 2), и пристально стал вглядываться в интересующее его место; при этом поверхность раструба его губ была совершенно гладкая и не обнаруживала и следов той складчатой изборожденности, которая так рельефно выявлена в подобном случае на лице шимпанзе (Табл. B.53, рис. 1). Абсолютно не замечалось также в этом случае приподнимания волос головы у ребенка, как то бывало у взволнованного шимпанзе.

Капризно-недовольное настроение ребенка, предваряющее плач и являющееся реакцией на неожиданное огорчение, обычно также выражается в вытягивании вперед несколько надутых сложенных вместе губ, но при этом имеются опускание углов рта, приподнимание и нахмуривание внутренних концов бровей.

Такое выражение я могла наблюдать и зафотографировать уже у своего двухнедельного «куксящегося» младенца и не раз замечала и позднее, например у 4-летнего неожиданно неприятно пораженного Руди, отвергающего по испробовании непосахаренную вопреки обыкновению кашу (Табл. B.55, рис. 1).

Как резко отличалась эта мимика от той, которая появилась двумя-тремя минутами спустя при поедании мальчиком подслащенной каши! В первом случае головка, и глаза и внутренние углы губ были опущены, личико вытянуто, брови слегка сдвинуты, нахмурены, губы сжаты и выпячены вперед (Табл. B.55, рис. 1), во втором — головка, глаза и губы приподняты, все личико расширено от расплывающейся улыбки и выражает полное удовлетворение (Табл. B.55, рис. 2).

Значительно позднее, на нашем очередном уроке с моим (уже 7½-летним мальчиком), я наблюдала у него аналогичную мимику в ответ на мое неожиданное для него и мало приятное ему предложение прочесть в книге абзац больший, чем то у нас обычно было принято. Изредка подобную мимику можно видеть и у взрослых. Я сама замечала, как один пожилой и экспансивный мужчина имел обыкновение резко откидывать голову, вытягивать вперед трубкообразно сложенные и несколько развернутые на конце губы всякий раз, как слышал неожиданно неприятную весть.

Как напоминала мне эта мимика аналогичную мимику взволнованного (Табл. B.11, рис. 1) или неприятно возбужденного, приготовившегося расплакаться шимпанзе (Табл. B.14, рис. 4—6)!

Как уже было в свое время упомянуто, эмоция общей возбудимости у шимпанзе сопровождается издаванием своеобразного модулированного ухающего или хрюкающего (базирующегося на глубоком вдыхании и выдыхании) звука, включающего гласные «у», «а», «э» и согласную «х». Я не заметила, чтобы мой мальчик при неожиданности и вытягивании губ вперед издавал какой-либо звук, но я уверенно могу сказать, что уже 5-месячный Руди, находясь в радостном волнении (при моем неожиданном приходе после длительного отсутствия, при показывании ему необычных интригующих вещей блестящих ярких украшений), производил глубокие вдохи и выдохи, определенно включающие гласную «а» и согласную «х», звучащую как легкое «х-а-а-а». Художник Ватагин передавал мне, что его 2-летняя дочка всякий раз при введении ее в его мастерскую, наполненную всевозможными скульптурами, рассматривая и ощупывая особенно привлекательные для нее вещи, все ходила и «вздыхала» — «ахала».

Как известно, русские^[128] междометия, употребляемые взрослыми, как например возгласы, выражающие неожиданный испуг, страх, радость («ах», «ох», «ух»), также включают эти же гласные и согласные.

Я хочу особенно подчеркнуть тот факт, что подобно тому как универсальны и многозначны по смыслу, но однообразны по форме ухающие звуки шимпанзе, так же мало диференцированы в обиходном употреблении краткозвучные восклицания человека.

Одно и то же междометие применяется порой при выражений самых различных эмоций. Поэтические произведения иллюстрируют эту мысль бесчисленным количеством красноречивейших образцов:

Здесь междометие «ах» употребляется при эмоции неожиданности новизны.

В других случаях междометие «ах» выражает пафос, эмоцию восторженной радости:

Иногда междометие «ах» оттеняет эмоцию негодования:

Нередко междометие «ах» употребляется для выражения печальных чувств:

Таким образом взрослый человек, будучи в состоянии волнения, возбудимости, утрачивает рельефную мимику, свойственную шимпанзе и ребенку человека; он не издает в это время и тех выразительных звуков, которые мы слышим у шимпанзе, но как бы отголоски этих звуков в виде коротеньких восклицаний мы еще застаем при наличии волнения у особенно эмоциональных людей.

Эти междометия («ах», «ох», «ух», «эх») являются как бы отдаленным и смягченным эхом звуков волнения, возбудимости шимпанзе; они частично употребляются не только в русском, но и в иностранных языках; наиболее универсальным, так сказать интернациональным, является междометие «ах».

С возрастанием внешнекультурного уровня и внешней облицовки людей уменьшаются интенсивность, частота и пределы применения и этих коротеньких междометий.

Как известно, высокосветский стандарт американцев и англичан припечатывает штампом подлинного «gentlemen'a» человека, умеющего сдерживать непроизвольные и откровенные внешние выявления его аффектов.

С другой стороны, надо отметить, что из всевозможных звуков, издаваемых шимпанзе, только звук, выражающий максимальное волнение, является мелодически и тонально сконструированным; в связи с этим по аналогии невольно вспоминается и то, что гиббон, издающий своеобразное пение, как и другие животные, способные к издаванию протяжных звуков, воспроизводит их главным образом, будучи в настроении волнения; как известно, многие люди, находясь в состоянии беспокойства, начинают петь, и я сама знала одну женщину, которая, даже не будучи профессиональной певицей, неизменно пела всякий раз, когда была чем-либо расстроена.

«Про черный день мы песни бережем» — говорится в одном очень известном русском стихотворении («Дорога» Полонского).

И действительно кому ни приходилось читать о древнем русском народном обычае «голосить» на свадебных и похоронных обрядах, кто ни знает о римских «плакальщицах», приглашавшихся на похороны.

Повидимому во всех этих случаях повышенное чувство нервного возбуждения и волнения требовало воспроизведения крикливо-протяжных, тягучих звуков, разрежающих нервное возбуждение и связанную с ним эмоцию.