Почему все дети так страстно отдаются подвижным играм, все мы слишком хорошо понимаем.

Быстрый бурный темп происходящих в них процессов физического и психического роста и развития стимулирует дитя к непрестанной активности. Действительно кто взял бы на себя радостный труд наблюдать 3—5-летнее дитя хотя бы на протяжении нескольких часов его обиходной жизни, тот сразу бы заметил, как велика психическая инициативность ребенка в измышлении себе самых разнообразных забав, даже в ограниченных пределах его детской комнаты. В еще большей степени, чем дитя шимпанзе, человеческое дитя требует себе непрестанных развлечений.

Еще 4-месячный Руди уже обнаруживал признаки скуки, когда бывал в одной и той же обстановке, и я могла наблюдать, как он непрестанно переводил глазки с предмета на предмет, начинал хныкать, когда не видел нового, и немедленно успокаивался, если его выносили в другую комнату и начинали развлекать.

Если вы возите лежачее дитя в глубокой колясочке, когда оно видит перед собой только небо, ему это скоро надоедает, и оно обнаруживает явные признаки нетерпения и огорчения: плачет, хнычет; наоборот, взятое при прогулке на руки, видя перед собой в каждый момент все меняющиеся картины, дитя видимо чувствует себя удовлетворенным и потому длительно спокойно. В состоянии бодрствования дитя требует постоянной смены занятий, перемены действий и объектов развлечения. Десятиминутная запись игрового процесса моего 11-месячного ребенка явственно обнаруживает эту его переброску внимания от предмета к предмету.

Протокол от 19 марта 1926 г.  Руди (11 м. 15 д.) дотрагивается и переворачивает деревянную фигурку человека, потом совки, потом он берет игрушку шимпанзе, идет с ним к дяде, обходит его, идет в другую сторону к стулу, везет стул, упершись обеими руками, потом подходит ко мне, дергает меня за платье, хнычет, смотрит на меня, опять подходит к стулу, вдруг, высунув язычок, растопырив ручки, бежит в другую сторону к комоду, останавливается у комода, кричит; потом, глядя на меня в упор, хихикает, бежит к колясочке, берет чайную ложечку, хлопает ею по столу, берет салфетку, роняет ее, берет жестяную крышку. Вдруг бежит, хватается за маленький стульчик, везет его, ловко повертывает, когда тот упирается в кровать, идет в угол, берет деревянное колесико, бежит с ним к стульчику, опять схватывает стульчик, далее отходит с колесиком к двери, снова подходит к стульчику, уцепляется за него, не выпуская колесика из рук, идет с ним к стене, опять отходит; теперь подходит к коляске, берет ее за колесо, стучит взятым в руку массивным деревянным колесиком по коляске, бросает колесико, ухватывается за спинку стульчика, везет одну секунду, вдруг поднимает с пола какую-то игрушку, опять везет стульчик, берет игрушку, идет к тумбе, потом подходит ко мне, смотрит на мои бурки, отходит от меня, опять берется за колеса большой коляски, опять нагибается ко мне, смотрит на бурки, наклоняется еще ниже, смотрит под кровать, ухватывает там тазик, опять берет стульчик, роняет его на бок, потом везет его за ручки по полу, опять бросает, снова подходит к кровати, заглядывает под кровать на тазик; теперь отходит в другой угол комнаты, хватает каталочку, взад и вперед возит ее, заходя то с одной, то с другой стороны, потом отходит, берет на секунду стульчик, отходит к кровати, снова смотрит под кровать, опять дотрагивается до моих бурок, запускает пальчик в дырку бурок, нагибается, заглядывает опять под кровать, вдруг подходит к коляске, хватает ее за колеса, отходит к шкафу, возвращается к кровати, опять приглядывается к моим буркам, касается их, потом уцепляется за сетку кровати, смотрит на меня, подходит к тумбе, берет ложку, крышку, роняет их, стукается сам о тумбу, плачет, утыкается мне в колени, подходит к шкафу, трогает игрушку (запись охватывает период времени в 10 минут).

На протяжении этих 10 минут дитя 84 раза переменило движение, коснулось с перерывами 29 предметов, причем, как то видно из описания, чрезвычайно повторяются как самые его действия, так и предметы, привлекающие его внимание.

Та же несосредоточенность проявляется и позднее. Если 10-месячное дитя ограничивается тем, что только тянет ручки, пытаясь дотронуться то до одного, то до другого, то до третьего предмета, то 2—3-летнее дитя, выпущенное на волю, бежит, хватает, рассматривает, ощупывает все, что видит, землю, камни, растения, корни, листья, перекидываясь от одного к другому.

Аналогичная переброска внимания дитяти замечается и в отношении еды. Однажды я дала почти 2-годовалому Руди коробку с несколькими печениями; он стал закусывать одно, другое, третье и, перепробовав все, опять принялся за первое, очень напоминая этим отведыванием Иони (см. стр. 85).

Но все-таки уже у 3-летнего Руди (в противоположность Иони) мы наблюдаем большую концентрацию внимания, например при выполнении им творческих процессов, при слушании чтения, при подражательных действиях.

Ребенок развлекается не только когда он здоров, но и когда болен^[184] ; он пытается оживлять игрой все прозаические, нудные процедуры, связанные с процессами засыпания, питания, одевания и даже с обычными физиологическими отправлениями его желудка. Возьму к примеру моего малыша: будучи больным грипом, с температурой 38°, лежа в постели, 3-летний Руди непрестанно требовал, чтобы ему читали или приносили на кровать картинки для рассматривания, игрушки и всякие развлечения и ни за что не хотел оставаться в бездействии. Развлечение зачастую заставляет дитя забыть боль. Руди в возрасте 9 месяцев больно ударился головой о железную кровать и так раскричался, что, казалось, ничем нельзя было его успокоить, но едва я поднесла его к стенным часам и стала стучать по ним, он тотчас же успокоился.

Каждый из нас знает, как всегда неохотно дитя ложится вечером спать, измышляя всевозможные причины, чтобы затянуть укладывание хотя бы на несколько минут позднее, говоря: «Я еще не наигрался»; уже когда ребенок в постельке и вот-вот готов заснуть, он еще пытается разговаривать, и когда его прерываешь и заставляешь молчать, он, как бы лишенный и последней забавы, уже полузасыпая, все еще спрашивает: «Ну что ж еще?», как бы надеясь на дополнительные развлечения.

А какого труда стоит приучить ребенка-дошкольника сидеть спокойно во время еды за столом или во время занятий чтением и письмом! Руди например в этом отношении доставлял нам много хлопот, — сидя за обедом, то он пытался стучать ногами по перекладинам стола, то стучал ножом и вилкой по тарелке, то изобретал другие неописуемые по многообразию развлечения.

Всем известно, как за обедом даже дети-подростки при отсутствии надзора со стороны старших, в перерывах между подачей еды, от скуки, нередко развлекаются тем, что лепят из мякиша черного хлеба катышки, перекидываются между собой и, входя в азарт, делают настоящие хлебные бои. Уже упоминалось, что и Иони ест особенно охотно, когда еда сопровождается дополнительным развлечением.

В свое время^[185] я пространно говорила о том, какого труда мне стоило приучить Иони (во время занятий с ним) к спокойному сидению на месте, как тягостно было и для него это малоподвижное провождение времени. И следует особенно подчеркнуть, что наши занятия с обезьянником пошли особенно хорошо, когда приняли форму игры, т. е. после каждого верного ответа я в качестве поощрения стала заводить с ним подвижные игры.

А как неохотно совершает дитя сложные для него процедуры одевания и раздевания: Руди (до 1½ лет) нередко плакал при этих актах, а когда стал побольше (от 1½ до 3 лет), то во время одевания начинал трещать губами или играть на губах пальчиком, лишь бы немножко развлечься. Аналогичное развлечение устраивал он даже тогда, когда сидел на горшочке. Иногда кажется, что нет ни одного обиходного действия, которое дитя ни старалось бы оживить игрой: например, если Руди (уже в возрасте после 3 лет) умывается, то он нарочно обрызгивает стену водой, обдает брызгами проходящих; он с особенными вывертами берет и вешает полотенце; если он причесывается, он проделывает разные фокусы с гребенкой, например трещит зубцами ее и бесконечно изощряется в многообразии забавляющих его выдумок.

Человеческое дитя подобно дитяти шимпанзе, следуя своей инстинктивной потребности к психическому росту и развитию, жадно хватает из окружающего все новые и новые восприятия, и это психическое устремление к новому, к развлекающему, является для него столь же характерным, как уже описанное его влечение к движению и интерес ко всему движущемуся.

Его личные реплики лучше всяких комментариев документально подтверждают эту мысль.

Однажды, в возрасте 4 лет, мальчик высказал мне во время продолжительной прогулки по улицам такую фразу: «Я бы без конца мог итти, только бы мне все новое смотреть!»

И позднее, в возрасте 7 лет, аналогичное высказывание сделал он при рассматривании книги с картинками: «Мама, я что хочешь, сколько угодно могу смотреть, только чтобы в каждый час было все новое».

На протяжении периода времени от 2 до 5 лет это пристрастие к новизне у Руди сказывалось в том, что он непрестанно желал иметь новые игрушки, и всякий раз, когда кто-нибудь из своих приходил с покупками, мальчик неизменно спрашивал: «А игрушечку принесла?», хотя он уже обладал сотнями различных игрушек.

Одно время в деревне мой 5-летний мальчик, не получая притока новых объектов для созерцания, днями и часами надоедал мне, приставая: «Покажи что-нибудь новенькое».

При отсутствии притока новых впечатлений часто вы услышите от дитяти: «Мама, мне скучно». Дитя горит любопытством в еще большей степени, чем шимпанзе, и уже с младенческого возраста обнаруживает громадную психическую инициативность как в отыскивании новых объектов наблюдения, так и в их созерцании.

Уже 2½-месячное дитя при выносе его из детской комнаты в другую длительно и внимательно созерцает ее, переводя глазки с предмета на предмет. Порой мое 3—4-месячное дитя, пребывая в однообразной обстановке, кричит что есть силы, не знаешь, что ему нужно, чем и как утешить, вынесешь в другую комнату, — и крик мгновенно прекращается, дитя оглядывает комнату, таращит глазенки, сосредоточенно внимательно смотрит по сторонам. Стоит опять принести его в детскую, оно опять разражается криком; идешь в другое новое для него помещение, — и опять оно притихнет, красноречиво вскрывая развлекающее значение новой обстановки. 8-месячный Руди уже заливается радостным взвизгиванием, энергично подергивает ножками при его выносе в смежную с детской комнату.

Естественно, что чем старше ребенок, тем больше стремится он расширить топографические границы сферы своего любопытствующего созерцания. 1½-годовалый Руди уже жадно устремляется покинуть пределы своей квартиры, дома, сада, двора, улицы, реально доказывая справедливость шиллеровского изречения: «Младенцу просторно и в колыбели; вырастет он — и тесен ему покажется мир»...

Конечно все новые ситуации, расширяющие сферу наблюдения ребенка человека (как и дитяти шимпанзе), желанны ему: смотрение в окно, посещение незнакомых домов и улиц, всякого рода переезды, различные уличные зрелища, а в более позднем возрасте спектакли в детских театрах и кино.

Кто подобно мне наблюдал на детских празднествах ребяток, созерцающих ломающегося петрушку, никогда не забудет восхищенных, блестящих, восторженных детских глаз, сияющих радостью детских лиц с раскрытыми ротиками, их напряженных поз, обнаруживающих полное самозабвение детей, их целостное самоотдавание зрелищу.

Все мы знаем, что стоит неожиданно появиться на улице какой-либо демонстрации, похоронной процессии, отряду красноармейцев, пионеров, кавалеристов, цугу танков, странствующим артистам с шарманками и дрессированными животными, как моментально все окна, калитки, ворота, тротуары, площадь наводняются любопытствующими ребятами, шумным роем слетающимися на зрелище, как мухи на мед.

Руди (в возрасте 4—5 лет) в период увлечения военными атрибутами, всякий раз как видел проезжающий на улице танк или броневик, с диким криком врывался в дом и кричал: «Танк, танк едет!», демонстративно приглашая всех нас соучаствовать в наблюдении этого зрелища. Еще больший и более длительный энтузиазм вызывало у него созерцание такого необычайного на фоне повседневности зрелища, как маршировки противогазников, на которых он мог смотреть длительно, целыми часами.

Все мы также знаем, как восторженно встречают дети всякие переезды из одного дома в другой, из одной местности в другую. Мой 5-летний Руди при переезде на дачу в вагоне поезда, буквально не отрываясь, в продолжение двух часов смотрел подобно Иони в окна вагона, пока мы ехали по железной дороге, и беспрерывно засыпал окружающих вопросами, связанными с созерцанием проносящихся перед глазами картин. В подавляющем большинстве случаев самые ранние детские воспоминания (как то отмечено в автобиографиях многих великих людей^[186] ) относятся как раз к событиям, связанным с переменой обстановки (переездом в другой город, в деревню, на другую квартиру и т. п.).

Как жадно устремлялся 1½-годовалый Руди в смежно расположенный музей, где он находил бесконечное количество новых для него предметов; как настойчиво стремился он (подобно Иони) при вечерних прогулках заглянуть в ярко освещенные низко расположенные окна чужих квартир (в возрасте 1 г. 8 м. 20 д.), как напряженно смотрел он в окна при езде в трамвае (в возрасте 1 г. 10 м.)!

Новые люди интересуют ребенка человека так же, как и дитя шимпанзе, и всякий знает, что стоит ему притти впервые в чужой дом, где есть дети, какую притягательную мишень для последних представляет он собой: более смелые дети беззастенчиво оглядывают вас с головы, до ног, забираются к вам на колени и, как и Иони, касаются надетых на вас интригующих их вещей (часов, брошек, бус, колец, пуговиц); более робкие ограничиваются тем, что, высовывая свои носики, подглядывают в двери, желая рассмотреть новопришедших. Мой мальчик уже в возрасте 2 месяцев всякий раз улыбался, видя новые лица, позднее после 3 лет он обнаруживал мало интереса к обычным посетителям, но стоило притти к нам в музей кому-либо из иностранцев (немцев, англичан, китайцев, негров), он загорался желанием их видеть и длительно разглядывал их.

Годовалый человеческий ребенок (как и шимпанзе) с интересом, рассматривает каждую новую появившуюся в иоле его зрения вещь, улыбчиво хватает ее, ощупывает и зачастую тянет в ротик. Мне нередко приходилось унимать плачущего Руди (в возрасте до 1½ лет), показывая ему что-либо новое. Показывание дитяти новых предметов отвлекает его (как и шимпанзе) от любого предшествующего занятия.

Любопытство к новому, стремление к созерцанию новых вещей, к экспериментированию с ними было выражено у моего мальчика необычайно сильно. Уже 11-месячный Руди длительно мог развлекаться любой безделкой, лишь бы она была новая. Однажды я дала ему крохотный полосатый лоскутик, — малыш взял его, перебирал в руках, смотрел на него пристально, приподняв в руке, мял, поднимал, когда вещь выпадала, и долго не хотел с ним расстаться. Когда дитя в этом возрасте видит что-либо новое, оно настойчиво тянется к этому предмету ручкой (Табл. B.97, рис. 1), произнося тягучий звук «э», указывает на него пальчиком и не успокаивается до тех пор, пока ему не покажут этот предмет.

В домашнем обиходе дитя охотно занимается разбиранием корзинок, комодов с разным житейским, новым и невиданным ими дотоле, хламом вроде пуговиц, лоскутков, бус, и т. д. и т. п. (Табл. B.96, рис. 5).

В противоположность Иони, у которого в процессе ознакомления с новыми вещами обоняние играет столь же значительную роль, как и зрение, у Руди преобладающее значение имеет зрение; человеческое; дитя обнюхивает только те вещи, которые обращают на себя внимание очень сильным запахом (например флаконы от духов, пузырьки из-под пахучих лекарств, душистые цветы и т. п.).

Точно так же замечается, что, если у Иони в процессе ознакомления с новыми предметами обнюхивание и ощупывание предметов сохраняют большое значение наравне с рассматриванием их, у Руди функция обоняния с возрастом отступает на задний план, а осязание руками и губами по сравнению с зрением играет большую роль лишь в младенчестве (до 1½ лет — Табл. B.91, рис. 1, 2, 4; Табл. B.92, рис. 3—5), а позднее оно имеет лишь весьма подчиненную роль.

В виде атавистической неприятной привычки у моего мальчика я замечала впрочем чуть ли не до 7-летнего возраста вопреки свойственной ему брезгливости неудержимую тенденцию к ощупыванию губами самых разнообразных, вновь полученных, порой просто подобранных во дворе, вещей.

Это стремление к ощупыванию особенно интригующих предметов даже у взрослых людей иногда так неотвратимо, что они непременно стремятся прикоснуться к рассматриваемым вещам, хотя в этом нет порой никакой реальной необходимости.

Нам, музейным работникам, при демонстрации объектов это особенно бросается в глаза, — почему, как известно, все музеи^[187] испещрены надписями: «просят руками не трогать», и почему так энтузиастично подхватывается экскурсантами разрешение трогать^[188] . Это стремление в особенности у обездоленных природой детей (какими являются глухонемые дети) до такой степени бурно, что однажды, когда я предоставила возможность группе таких «дошколят» потрогать чучела некоторых зверей и птиц, они пришли в такой буйный восторг и так страстно накинулись ощупывать, что был риск, что предоставленные им объекты будут растащены на куски. Естественно, что у слепых детей это стремление к ощупыванию еще более сильно, так как они возмещают осязанием отсутствие зрения, но это факт уже общеизвестный и стоит несколько a part от нашей ближайшей темы.