В результате сравнительного сопоставления дитяти шимпанзе и сверстника его — человека обнаруживается громадное сходство наблюдавшихся нами малышей во многих существенных моментах их поведения.

Для нас это не является неожиданным; самое поверхностное и кратковременное наблюдение шимпанзе и человека обычно легко и быстро усматривает это «человекоподобие» человекообразной обезьяны и спешит сделать вывод, что «человек произошел от обезьяны», так как обезьяна — «почти человек» («Almost Human»)^[265] .

Действительно, если мы приглядимся к естественным моторным навыкам малыша-шимпанзе, посмотрим его лежачие, сидячие позы, его способность к вертикальному стоянию, к ходьбе, к лазанию, к прыганию, — мы увидим, что все это свойственно и сверстнику — ребенку человека.

Обратимся к сфере инстинктивных проявлений шимпанзе и человека, проанализируем их поведение, диктуемое инстинктом самоподдержания (выражающимся в обеспечении себе еды, питья, сна, ухода за собой), — мы опять найдем громадное количество совпадений у обоих детей.

У обоих малышей сильно развит инстинкт самосохранения, самозащиты и нападения. Иони, как и Руди были оба большими трусами, и при указании пугающих их стимулов хотелось спросить не о том, чего они боятся, а о том, чего только они ни боятся.

Все новые, все неожиданные, все резкие стимулы (световые, звуковые, тактильные), как и большие предметы, пугают обоих малышей. Новые вещи, незнакомые лица, непривычная обстановка, невиданные животные, большое количество людей, громадные звери (лошади, коровы), высокие люди, сильный крик, шум, грохот, выстрел, щелкание, гром, молния, вспышки магния, ярко освещенные помещения, как и темнота и черные предметы — являются для них устрашающими стимулами.

И Иони и Руди равным образом боятся самодвижущихся неодушевленных предметов, живых животных, обладающих способностью к резким движениям, чучел больших зверей и птиц и их изображений на картинах.

Очень похоже выражается вовне у обоих детей и эмоция страха. При испуге оба малыша максимально напряженно расширяют глаза, фиксируют взглядом пугающий объект, замерев в неподвижной позе; эпизодически у обоих замечаются вздрагивание телом, учащенное биение сердца, выступание пота на лице, стремление спрятаться в укромное место, броситься под чью-либо защиту, убежать подальше от пугающего стимула.

Длительный страх вызывает у обоих детей сильнейший рев и крик.

Много совпадающих черт поведения наблюдаем мы у шимпанзе и у человека и при их активной самообороне, выражающейся в угрожающих жестах руками, в топании ногами на пугающий объект, в стучании по нему кулаками, в ударении по нему ладонью руки, в питании пальцами, царапании ногтями, кусании зубами и даже в намахивании тряпкой и палкой (в случае боязни притти в непосредственный контакт с пугающим стимулом).

В основном сходна была у Руди и у Иони и мимика злобы, выражающаяся в сморщивании верхней части лица и обнажении зубов и десен.

Руди и Иони загораются агрессивным чувством не только при реакциях самообороны, но и при других сходных для обоих обстоятельствах: их раздражает, когда несвоевременно выполняют их инстинктивные потребности (связанные с едой, питьем, сном); они сердятся, когда им препятствуют в осуществлении их неразумных желаний и необузданных поступков; когда они встречают настойчивое сопротивление при осуществлении их действий; тем более когда они наталкиваются на активное противодействие со стороны другого живого существа, с которым входят в соприкосновение.

Замечательно, что и Руди и Иони легко воспламенялись злобным чувством (чувством мести) из сочувствия к мнимо обижаемым людям (в особенности близким), оба стремились к злобному возмездию, направленному против обидчика. Оба малыша развивают резкие злобствующие чувства при оспаривании и охране своей собственности и при ограничении свободы их передвижения.

Собственнический инстинкт был развит у обоих детей очень сильно, и он выражался у них не только в нежелании поделиться своей лакомой едой, но и в ревностной охране своих вещей, в страстном собирании в свой обиход разного рода предметов, даже в посягательстве на чужую собственность и в ее присвоении себе.

Тщательное изучение предметов, присвоенных малышами, особенно ценимых и предпочитаемых ими, позволяет нам установить их симпатизирующие вкусы, быть может примитивно эстетические тенденции.

Характерно, и дитя шимпанзе и сверстник его человек в области зрительных восприятий устремляются к блестящим, прозрачным и ярким интенсивно-покрашенным предметам (особенно к цветам красным, синим, желтым, белым). Оба разделяют одиозное отношение к черного цвета объектам (видимо пугающим их).

В области величины оба с интересом и вниманием (дитя человека даже с явной нежностью) относятся к миниатюрным предметам; в области формы — к шарообразным; в области осязательных восприятий имеют пристрастие к мягкому, гладкому, эластичному, сетчатому; в области температурных восприятий — к теплому; в области обонятельных — к приятным запахам (душистых фруктов); в области вкусовых — к сладкому и кисло-сладкому. Предметы, обладающие привлекательными свойствами (например блестящие и интенсивно-покрашенные пластинки, маленькие шарики, атласные, бархатные, яркие цветные лоскутки, прозрачные клеенки, стекла, пузырьки, сетки, кружева, резины), оба дитяти присваивают себе для игры и не только не отдают никому при просьбе, но порой даже совсем не желают с ними расставаться, нося в руках всюду, куда ни пойдут (как например миниатюрные деревянные шарики).

У обоих детей выражено стремление к самоукрашению особенно привлекательными яркими материями, которые они (замечательно!) совершенно аналогичным образом вешают себе на шею, на манер шарфа, концы которого порой сближают руками у горла.

Оба малыша (дитя шимпанзе, как и дитя человека) являются необычайно свободолюбивыми существами — неохотно поддаются одеванию и укутыванию; страдают, плачут, будучи замкнутыми в тесные пределы комнаты; бурно радуются, получая доступ к широким просторам двора, поля и леса, и на воле и в сопровождении взрослых готовы безгранично расширять арену для своих действий и передвижения.

Оба дитяти имеют ярко выраженный социальный инстинкт, причем естественно в соответствии с их возрастом они имеют особенно сильно выраженную форму детского общения, выражающегося в стремлении к обеспечению себя уходом, заботой и защитой взрослого человека — женщины-кормилицы; в случае нарушения благожелательного контакта с ней ребятки тотчас искали другое покровительство, как бы боясь остаться без опеки.

Свою «noernst» то и другое дитя выделяют исключительным вниманием перед другими людьми, бурно радуясь ее приходу, огорчаясь, плача при ее уходе, желая быть с ней безотлучно днем и ночью, удерживая особенно страстно при своем нездоровьи, к ней первой прибегая при огорчении и в беде, выражая ей свою нежность и ласку, выказывая ей исключительное доверие, позволяя лишь ей беспрепятственно и легко производить над ними всякие гигиенические и лечебные манипуляции и сопротивляясь, когда другие брались за это дело. Оба дитяти трогательно сочувствуют своей «noernst» в случае, если видят признаки ее болезни, поранения, хотя каждый по-своему старается оказать свое сочувствие и помощь, делая попытки ее лечения, утешения, заступаясь за нее, в случае если ее обижают не только посторонние, но даже и свои люди.

Внешнее проявление симпатизирующих тенденций у обоих детей протекает особенно сходно. И Иони и Руди, охваченные ласковым чувством, то подбегают к своей покровительнице, прижимаются к ней всем телом, обнимают ее, нежно прикасаются к ее лицу своими руками или слегка прижимаются открытым ртом к ее щекам, к ее рукам и при этом учащенно дышат. Оба ребенка (и дитя человека и дитя шимпанзе) приобретают умение целоваться и выражать свою ласку также и поцелуем (который впрочем у ребенка является более поздним приобретением^[266] , а у шимпанзе — явно искусственным и редко употребляемым).

Чувство любви и привязанности у обоих детей имеет явно эгоцентричный характер и сочетается с ревностью; и у Руди и у Иони была тенденция к монопольному владению любимым существом, и если это последнее пыталось в присутствии детей распространять свои нежные чувства на других детей и взрослых, — оба выказывали неприязнь к обласканному сопернику.

Оба малыша точно диференцируют «своих» от «чужих», держась с первыми непринужденно, со вторыми — опасливо-настороженно; оба радостно вступают в товарищеский игровой контакт с человеком, с живыми животными, с энтузиазмом осуществляя разнообразнейшие подвижные игры. Ничто так не огорчает обоих детей, как оставление в одиночестве; ничто так не радует, как сообщество!

Оба малыша в общении с посторонними людьми реагируют разно по отношению к различным по темпераменту людям: с тихими спокойными людьми они держат себя деликатно и осторожно, с хмурыми и боязливо-недоверчивыми — настороженно, с веселыми — оживленно.

Дитя шимпанзе, как и дитя человека, обладает сильно выраженным инстинктом подражания, быстро и легко заражаясь от человека различными эмоциями (страхом, печалью, радостью и даже злобой), видя внешние проявления этих чувств и зачастую солидаризируясь с человеком в воспроизведении нечленораздельных звуков, жестов, поз и телодвижений, связанных с выражением этих эмоций.

Замечательно частичное совпадение естественной мимики, пантомимики и звуков, выражающих основные эмоции дитяти человека и дитяти шимпанзе, а именно: трубообразное вытягивание губ — при неожиданном волнении; сморщивание верхней части лица, смыкание глаз, широкое раскрывание рта, рев, плач — при печали; узкая и широкая улыбка, беспорядочные движения руками, воспроизведение звуков посторонними предметами — при радости; вжимание внутрь углов рта и четырехугольное разверзание кротового отверстия — при отвращении; широкое пассивное раскрывание рта — при удивлении; вытягивание вперед плотно сжатых губ, притрагивание указательным пальцем, ощупывание губами — звук «м», при внимании; повертывание спиной и отворачивание лица — при обиде, как и уже упоминавшееся сходство при выявлении страха, злобы, нежности^[267] .

И у шимпанзе и у человека мы наблюдаем плотное сжимание оттянутых в стороны губ при настороженном движении, требующем тонкой координации пальцев рук.

У обоих детей наблюдается ряд сходных подражательных действий: метение пола щеткой, вытирание лужи воды тряпкой, забивание гвоздей молотком, отпирание замков ключом, доставание удаленных предметов палкой, повертывание электрического штепселя, откладывание крючков, черчение по бумаге карандашом и ручкой.

Таким образом в своем обиходе оба малыша самостоятельно употребляли следующие орудия для самообслуживания и подсобного действия: чашку, ложку, нож, носовой платок, салфетку, одеяло, половую щетку, тряпку, палку, молоток, ключ, карандаш, перо.

Замечательно, что оба малыша порой замещают по аналогии орудия действия: при отсутствии карандаша Руди, как и Иони, пытается царапать по бумаге гвоздем, палочкой и даже ногтем пальца; при отсутствии чернил оба погружали пальцы в молоко, в кисель, в воду, выплюнутые самими слюни и стремились делать на бумаге разводы; при отсутствии молотка оба пытаются забивать кулаком, камнем и первым попавшимся под руку тяжелым предметом; салфетку и носовой платок они замещают бумажкой.

У обоих малышей подражательные действия порой мало эффективны; так например, не соразмеряя соотносительных размеров замка и ключа, они прилаживают крохотный ключ к большим скважинам и конечно не преуспевают в отмыкании.

Оба малыша вслед за взрослым человеком воспроизводят некоторые звуки: хлопание в ладоши, трещание губами, ритмичное постукивание сложенными пальцами руки по твердому субстрату; оба они имеют тенденцию к голосовому звукоподражанию, имитируя впрочем только некоторые, для каждого различные, звуки, которые способны, воспроизвести.

Но ни в одной сфере деятельности сходство дитяти шимпанзе со сверстником-человеком не является столь колоссальным, как в области игры.

Почти одинаково бурно, страстно предаются оба малыша подвижным играм — беганию, катанию, вожению, играм, осуществляемым то самостоятельно, то в сообществе с человеком и живыми животными.

Естественно, что оба дитяти с неменьшим увлечением предаются всякого рода гимнастическим играм, качанию на качелях, лазанию по деревянным и веревочным лестницам, висению на трапециях, закручиванию и раскручиванию на жгутах, выдумывая самые рискованные трюки, доходящие до бравады.

Передвижение, включающее момент соревнования в скорости бега, догоняния, отнимания, подхватывается обоими малышами особенно энтузиастично, и в этих «спортивных» играх оба дитяти обнаруживают такой азарт, вносят такую горячность, которая в случае неудачного финиша порой заставляет злобиться или разреветься проигравшего партнера.

Характерно, в играх догоняния оба малыша предпочитают убегать от сильного соперника, догонять слабого.

Оба дитяти по своей инициативе устраивали себе своеобразные игры с преодолением самостоятельно возводимых препятствий, нарочито осложняя себе разные способы передвижения — бег, катание, лазание, качание. Иони например при лазании по трапециям или при беге по полу нарочно зажимал между головой и шеей какой-либо предмет и тщательно старался во все время своих гимнастических трюков не выронить его или схватывал ногой длиннейший лоскут, цепь, шнурок с волочащимся ботинком и безудержно носился по комнате, ежесекундно зацепляясь, закручиваясь этим грузилом за ножки мебели, останавливаясь в узких проходах, с трудом освобождаясь и с неменьшей энергией устремляясь в новые авантюры до новой неизбежной катастрофы и остановки. Руди зачастую ставил себе на земле барьеры и упражнялся в перепрыгивании через них или устраивал на земле из досок подобие шаткого мостика и старался переходить по нему, стремясь сохранить равновесие; зачастую при лазании по трапециям Руди нагружал свои руки тяжелым плюшевым мишуком и совершал все манипуляции, отягченный этим инертным баластом.

Свободное лазание совсем не так сильно радует обоих детей, как лазание с препятствиями. И вот тот и другой пользуются для этой цели самыми разнообразными подходящими предметами: Иони хватает сетчатые материи, плетеные продырявленные корзины, спутанные им самим веревки, резиновые кольца и, просунув в них палец, распяливая отверстие все больше и больше, засовывает уже целую руку, потом голову, туловище и наконец с громадным трудом, злобно кряхтя с напряженнейшими усилиями протискивается и сам всем своим телом.

Руди, увидев в кроватке разорванную сетку, конечно тотчас же оценивает неожиданную удачу и уже не желает лезть в кроватку сверху через перекладину, а подобно Иони протискивается через расширенные петли сетки чреватым осложнениями путем, кряхтя и сопя, с громаднейшим трудом пробираясь в кровать, затратив гораздо больше времени, чем требуется, тем не менее после первой же удачи всегда с тех пор употребляя лишь этот путь хлопотливого пролезания.

Естественно, что движущиеся предметы обладают для обоих малышей особенно притягательными свойствами и являются излюбленными игрушками. Далеко не случайно и для Руди и для Иони деревянный шарик и мяч были наиболее развлекающей и желанной игрушкой, с которой они не расставались. Оба дитяти длительно могли заниматься бросанием, гонянием и ловлей мяча, перекатыванием округлых корзин, вожением колясок, легко катящихся на роликах стульев. Оба малыша не могут видеть равнодушно ни одного легкоподвижного предмета, чтобы не привести его в движение. То они несколько раз подряд открывают и закрывают двери комнат, створки окон, дверцы шкафов, то хлопают крышками пианино, то хотят вертеть колесо швейной машины, развертывают и завертывают стулья-вертушки, то просто схватывают все, что только могут взять в руки, и с энтузиазмом разбрасывают вещи по всей комнате, в несколько минут превращая прибранную комнату в хаотичный склад разметанных, разбитых, исковерканных вещей.

Оба дитяти страстно любят созерцать всякое-движение в городе, они длительно могут наблюдать в окна уличное передвижение, прилипая глазами к стеклу, провожая взглядом пешеходов, проходящие процессии, экипажи, настолько поглощаясь этим созерцанием, что даже не отзываются на оклики. В деревне оба малыша с любопытством глядят на стада проходящих животных, на играющих ребят, не отрываясь от окон до тех пор, пока еще меняется подвижная панорама. Даже наблюдение передвижения малоподвижных мелких существ, как гусениц, муравьев, жучков, тараканов, интригует обоих ребят, и Иони порой, видя спокойно сидящих тараканов в щелях своей клетки, выпугивает их оттуда взятой в руку соломинкой и пристально созерцает их переполох, подновляя их беспокойство, когда те успокаиваются. Руди мог длительно созерцать бегающих по земле муравьев.

Естественно, что игры с живыми животными для обоих малышей представляли особую привлекательность: догоняние собак, поросят, вспугивание кур, воробьев, ворон, выслеживание кошек, пугание и наскакивание на них и у Руди и у Иони, лишенных общества сверстников, проходили с необычайным воодушевлением.

Менее энергично играли мои ребята в прятки, причем, характерно, оба дитяти предпочитали в игре прятаться самим, но не искать.

Руди и Иони осуществляли всякого рода игры особенно радостно, если эта игра сопровождалась какими-либо звуками, и чем больше шума, треска, грохота воспроизводилось при этом, тем было им веселее; оба малыша, бегая по комнате, увлекают с собой громыхающие металлические цепи, коляски; оба любят сотрясать ключи и погремушки; оба воспроизводят нарочитые, повторные стуки, ударяя по стенам и по полу металлическими штангами, деревянными шарами; оба любят неистово колотить молоточками по барабанам, по цимбалам, оглушая всех невыносимыми по силе звуками.

Оба дитяти, когда под рукой нет других забав, нередко развлекаются хлопанием в ладоши, трещанием губами, стучанием кулаками, топанием ногами. Оба охотно барабанят на рояли.

Замечательно много сходного проявлялось у обоих детей и в играх экспериментирования — с огнем, водой, песком, твердыми, эластичными, прозрачными и острыми, колющими предметами.

Оба малыша так тянутся к зажженному огню, что их приходится удерживать, чтобы они не обожглись. С какой радостью созерцают они горение свечи, зажигание спички, топку печи; как охотно отвертывают электрические штепселя, пуская свет! Неменьшая тяга — к воде. Каких-каких игр ни выдумывают их маленькие головки при виде воды! Иони не может видеть равнодушно воду, чтобы не захватить ее в рот, — и вот он сидит и длительно переполаскивает воду во рту; тот и другой, видя лужи воды во дворе, не пропустят случая, чтобы не побарахтать в ней рукой, не побрызгать ей; посаженный перед тазом с водой Руди, как и Иони, схватывает воду руками, зачерпывает сосудом, поднимает кверху, льет — и опять набирает. Руди любит пускать в водоемы разные вещи и следит за их плаванием и погружением; видя пролитую воду, оба стремятся делать ею разводы, погружая в нее пальцы и расплескивая в стороны. Вода в умывальнике интригует обоих ребят необычайно, и, видя вытекающую из краника струйку, оба они то пытаются ловить фонтанчик ртом, то сжимают пальцами, то разбрызгивают во все стороны, обдавая себя, и всех и все каскадами брызг. Оба малыша охотно роются в песке, в земле, выбирая там мелкие камешки, тщательно присматриваясь к ним, перебирая, пересыпая песок с места на место, вороша, сгребая в кучки, разметывая в пространстве, насыпая в сосуды и высыпая, сопровождая весь процесс сосредоточенным созерцанием и находя неисчерпаемый мельчайший материал для разглядывания и ощупывания.

Находимые в земле и в песке твердые предметы: камешки, скляночки, гвоздики, щепочки, соломинки, палочки, спички — тотчас же используются для игры. Крупные камешки Иони внимательно осматривает, берет в рот, грызет зубами, царапает, колупает по ним ногтями, целенаправленно бросает; мелкие камешки, мелкие гвоздики, скляночки он схватывает в рот и перебирает их во рту, переворачивая языком, перегоняя от одной щеки к другой, сосет, причмокивая губами, но никогда не заглатывая. Стремится тащить в рот камешки и Руди. Острые палочки, скляночки, соломинки (замечательно!) оба малыша особенно ценят и то пытаются нарочно колоть себя ими в руку, то делают из них распорки. Иони устраивает распорку между губами, ставя ее в вертикальное положение, распялив рот, и пытается даже бегать с ней, начинает щекотать себя, ерзает на месте, старательно заботясь о том, чтобы не выронить распорку. Руди делает подобную распорку в ладони руки и тоже старается сохранить ее в этом положении даже при своем стремительном беге.

Оба малыша разделяют пристрастие ко всякого вида палкам. Иони, найдя палку, ковыряет ей в земле, стучит ей по стенам и по полу, достает ей дотоле недосягаемые для него вещи, намахивается ей, нападая и угрожая. Руди чертит палочкой по земле, бросает ее через заборы, производит ей разные разрушения, отгоняет ей собак; палкой он сшибает городки, кегли, подбивает разные бросаемые в воздух предметы. Оба дитяти разделяют пристрастие к мячам и шарам.

Прозрачные предметы (цветные стекла, пузырьки, желтые клеенки, гребенки) доставляют обоим малышам много развлечений. Получив в свое обладание подобные предметы, и Руди и Иони тотчас же смотрят через них на свет, прижимая плотно к глазам, переводя глаза с предмета на предмет, смотрят на небо, на землю, на цветы, на человеческие лица и хранят как большие драгоценности даже крохотные обрывки какой-нибудь клеенки или цветного стеклышка.

Эластичные длинные предметы, как резиновые трубки, веревки, шнурки, даже волосы, являются для обоих малышей не менее вожделенными вещами, превосходящими по своей занимательности любую оформленную игрушку. Каких манипуляций ни проделывают и Руди и Иони с трубкой! Веревки, шнуры, тесемочки обычно спутываются в клубки, петли которых оттягиваются руками, распяливаются и заманчиво приглашают к пролезанию через них, что немедленно и осуществляется...

Замечательно сходна забава обоих ребят с длинным человеческим волосом.

У Руди и у Иони особенно много общего в стремлении к разрушительным играм и в формах выполнения этих игр. Бросание, раскидывание, разрывание, ломание предметов доставляют обоим малышам самодовлеющее удовольствие; и все вещи, все игрушки, побывавшие в их руках, несут обычно на себе следы разрушительного действия их рук и зубов, представляя собой конгломерат разрозненных, разбитых, исковерканных отдельных частей того, что когда-то называлось вещью; у Иони эта страсть к разрушению была так сильна, что распространялась решительно на все: он рвал обои комнаты, грыз штукатурку стен, двери клетки, разбивал стекла, разрывал все находящиеся в его обиходе ткани. Стремление к раздиранию наволок, подушек и выпусканию из них перьев, как и выбивание стекол клетки, разрушение сетки клетки у Иони было настолько неотвратимо, что вопреки запрещению и сильному наказанию плеткой немедленно воспроизводилось с прежней энергией. Волевая настойчивость Иони была особенно сильна именно при воспроизведении этих разрушительных действий, и чем больше сопротивления разрушению представляла какая-либо вещь, тем с большей страстностью старался он доконать ее; затруднение действия как бы возбуждало его к сугубому противодействию. И, преследуя свою цель, совершая непозволенное действие, точно так же как и при оспаривании предмета или при борьбе за высвобождение из клетки и при схватывании запрещенных вещей, Иони развивал такую энергию, что готов был претерпеть всякие неприятности (брань, неудобство, боль, наказание, ссору с любимым человеком) и все же стоически-упорно стремился добиваться своей цели, не отступая от нее ни при каких затруднениях. В отношении обоих детей я замечала, как запрещение чего-либо вызывало неожиданно как раз противоположный желаемому эффект. И Руди и Иони особенно настойчиво стремились осуществить запретные действия.

У того и у другого малыша целенаправленные действия порой принимают характер капризов и осуществляются только из упрямства, потому что, зачастую настойчиво домогаясь чего-либо, крича и плача, Руди и Иони вдруг при тех же обстоятельствах отказываются от своих притязаний или, получив желаемый предмет, выказывают по отношению к нему полное равнодушие, — из чего ясно, что самый акт достижения этого предмета, а не реальная потребность в нем, руководил их стремлением его получить.

У Руди и у Иони мы замечаем проявление чувства обиды, самолюбия при неудовлетворении их пожеланий. При резком, строгом запрещении оба они поворачиваются спиной к человеку, окрикнувшему их или отказавшему им в просьбе, отвертывают от него лицо, не смотрят ему в глаза, не хотят брать из его рук самые лакомые вещи.

И Руди и Иони, совершая запретные вещи, порой пытаются «хитрить», «обмануть», замести следы ослушания, но часто по своей наивности не умеют «скрыть концов» в этом так называемом предусмотрительном поведении.

Иногда эта «предусмотрительная» политика обоих малышей носит характер «Straussenpolitik». Например Иони, беря в руки какую-либо запретную вещь, смотрит не на нее, а на человека, который запрещает взять, и берет вещь наощупь, — не видя сам похищения, видимо думая, что и другие его не замечают; у Руди эти уловки бывали еще более наивны (см. «3. Хитрость и обман.»).

У Руди (1 г. 5 м. 22 д.—2 г. 2 м. 8 д.) аналогичный тип «страусовой политики» сказывается и при игре в прятки, когда например он прячется, просто накрывая себя платком, вставая за плетеный стул (за которым он виден) или стремительно приседая на-корточки близ ступенек крыльца, закрывая себе руками глаза, поворачиваясь спиной к ищущему, и, замуровав себя от созерцания внешнего мира, повидимому полагает, что он невидим и для других.

У обоих детей при совершении проступков явно выражено чувство вины, причем Иони, провинившись, старается не смотреть на человека, стоически переносит порицание, брань, наказание как заслуженное; Руди при выговоре (2 г. 1 м. 5 д.) краснеет, надувает губы, готов расплакаться, заливается слезами — даже при легком наказании его.

Оба дитяти — Иони и Руди — являются необычайно подвижными существами не только в физическом, но и в психическом отношении: от момента утреннего пробуждения до момента вечернего засыпания, полусонные, полубольные, во время еды, одевания, умывания, даже во время сидения на горшочке оба малыша попутно придумывают себе разнообразнейшие развлечения. В состоянии бодрствования, предоставленные самим себе, имея в распоряжении много предметов, оба дитяти непрестанно меняют свои действия и объекты развлечения, оба отличаются чрезвычайно распыляемым вниманием, перебрасываются от одного предмета к другому, третьему — и опять возвращаются к первому.

В свободных играх шимпанзе и человека отражаются не только несосредоточенность их внимания, непостоянство желаний, но и необычайное любопытство, прежде всего любопытство ко всему новому. Новые люди, новая обстановка, новые веши необычайно интригуют и Руди и Иони; показыванием чего-либо нового, невиданного у обоих детей можно прервать изживание любой эмоции, любой игры, возбудив их любопытство. У Руди это стремление к новизне красноречиво запечатлено было однажды при длительной прогулке такой фразой: «Я бы без конца мог итти, — только бы мне все новое смотреть!»

Все поведение Иони без слов подтверждало ту же мысль. При отсутствии новых впечатлений оба малыша обнаруживают явные признаки скуки: тогда Иони лежит на спине, безучастно глядит перед собой, ковыряет в зубах или трещит от скуки губами. Руди пристает с хныканием: «Покажи что-нибудь новенькое!» Зато как радуются оба всякому притоку новых впечатлений: чужой двор, дом, лес, новые зрелища за окнами доставляют обоим малышам неисчерпаемый источник для любопытствующего созерцания. Как длительно, жадно, не отрываясь, смотрят они оба в окна авто (при поездках в них), как настойчиво домогаются они при прогулках подсматривать в низко расположенные окна чужих квартир; как радостно забираются оба в комоды, шкафы, в корзины с разным хламом, находя там новые для созерцания вещи! Как возбуждают их любопытство все полускрытые полости (печи, отдушины, карманы, даже глубокие сосуды, пузырьки, человеческие ноздри, ушные раковины), и всюду направляются их любопытствующий глаз, обследующая рука, испытующий указательный пальчик; кажется нет ни одного вместилища в комнате, куда бы они ни захотели заглянуть глазом, что ни желали бы потрогать. И зрение и осязание равно участвуют в их ознакомлении с новыми предметами: посмотреть — это мало, надо еще пощупать руками, взять в рот, попробовать язычком, и в этом стремлении мой Руди не уступает Иони. Вопреки настойчивым запрещениям он непременно тащит в рот почти все интересующие его вещи. Выпуклые предметы интригуют моих малышей не менее, чем вогнутые, — причем в этом случае обоими производится особенно ревностное и тщательное ощупывание. Оба малыша обнаруживают порой обман зрения, т. е., видя например в книге изображения стереометрических предметов, они повторно пытаются схватить своими пальцами эти предметы с бумаги, и Иони в своем усердии взять во что бы то ни стало даже продырявливает бумагу, а Руди при повторных неудачных схватываниях говорит разочарованно (2 г. 0 м. 23 д.): «Никак!», — т. е. никак не может взять.

Естественно, что блестящие, яркие, движущиеся вещи особенно возбуждают любопытство обоих малышей, и оба они в первый момент при созерцании этих вещей то раскрывают рот от удивления, то позднее при более пристальном напряженном внимательном разглядывании вытягивают вперед губы, протягивают и неизменно пускают в ход указательный пальчик для обследования.

Оба малыша любят рассматривать книги с картинками и в стремлении к новым зрительным восприятиям спешно-спешно перелистывают страницы, эмоционально диференцируют рисунки. Иони, пропуская вниманием одни картины, вдруг начинает колотить другие (изображающие морды хищных животных с яркими бликами в глазах или картины обезьян). Руди (2 г. 1 м. 6 д.) при виде двух рисунков, изображающих разной величины птичек, маленькую называет «нца» (хорошая), целует ее, большую называет «бяка» (плохая); перелистывая календарь, красные числа Руди называет (2 г. 1 м. 25 д.) «харосие» (хорошие), черные — «нехаросие».

Оба дитяти нередко переносят свое любопытствующее внимание на окружающих их людей и на самих себя, занимаются саморассматриванием. Замечательно сходно протекает реакция обоих малышей на зеркало, в котором они видят свое отражение.

Несколько (7) последовательных стадий реакций на зеркало, которые зафиксированы мной у Руди, были наблюдаемы и у Иони, именно: 1) приглядывание к своему отражению в зеркале, 2) улыбание, 3) притрагивание пальцем к изображению, 4) ударение рукой по изображению, искание кого-то за зеркалом, 5) плевание на изображение, 6) трещание губами перед зеркалом, гримасничание, жестикуляция, 7) агрессивное намахивание орудием на изображение.

Оба мои малыша в процессе созерцания предметов обнаруживают тонкую наблюдательность. Иони, как и Руди, немедленно усматривает каждый новый объект, появившийся в нашей обстановке на фоне старых, и тотчас же начинает разглядывать его. Оба малыша мгновенно замечают вновь надетое платье, обувь, украшение, даже каждую царапинку, прыщик, чернильное пятнышко на руках своих близких, усматривают крошечные соринки на полу, пятна на обоях, булавки, тоненькие иголки, крошечные случайно оброненные гвоздики, — и все это разглядывают, ощупывают, а что можно поднимают, собирают, присваивают.

Оба дитяти не только усматривают новое, но и точно узнают тождественное, сходное. В свободных играх шимпанзе я как раз и заметила его тенденцию к объединению по цвету (путем разгруппировки по кучкам 35 разноцветных пластинок^[268] семи различных цветов) и к отбиранию себе для игры одноцветных — светлосиних; в другое время я замечала, как Иони отбирал себе исключительно маленькие, беленькие, круглые пластинки из группы разных по величине и цвету пластинок; иногда замечалось, как он, игнорируя несходство формы и величины (в группе, где были представлены палочки, жолуди, пластинки, прямоугольные, круглые, большие и маленькие), отбирал предметы по одному признаку цвета, объединяя их вместе. Стремление к отождествлению, ассимиляции и аналогизации — объединению предметов по одному признаку — было чрезвычайно сильно выражено и у Руди. Годовалый (1 г. 2 м. 3 д.) Руди, указывая ухо или глаз у себя по своей инициативе, указывает и ухо и глаз у своих близких. Показывая ноги у изображенной на картинке лошадки, он тянется к своим ножкам, показывая на них, бессловесно осуществляя процесс уподобления.

У обоих детей есть намеки на присутствие общих, генерических представлений предметов, обнаруживаемых в процессах замещения орудий действования, — в применении вместо карандаша палочки, пальца, гвоздя, вместо чернил — молока, киселя, воды, мочи, вместо молотка — камня, кулака; вместо салфетки, носового платка — бумажки. Иони имеет повидимому генерическое представление замка и ключа, так как прилаживает любой ключ к самым различным по внешнему виду замочным скважинам, находящимся в самых различных предметах (дверях, чемоданах и пр.).

Руди в возрасте 10 месяцев легко овладевает генерическим представлением пуговицы, и на вопрос, где пуговица, указывает самые разные по цвету, форме, материалу, величине пуговицы, прикрепленные в разных местах, на разных вещах; указывает шапочки на разных игрушечных куклах вопреки несходству их вида (1 г. 5 м. 15 д.).

Все это указывает на способность обоих малышей к элементарной абстракции и на развитие их памяти. Это последнее в особенности, заметно при учете их условно-рефлекторной деятельности.

У дитяти человека, как и у дитяти шимпанзе, без особого труда и без специальной тренировки часто образуются моторные навыки, связанные с актами самообслуживания, выражающиеся в употреблении чашки, ложки, ножа, салфетки, одеяла и других предметов обихода.

Оба дитяти самопроизвольно вырабатывают почти сходный условный язык жестов для выражения некоторых своих желаний, например просьба выражается протягиванием вперед руки, отвергание пищи — отвертыванием лица и головы, желание пить — прикладыванием руки к губам, желание обратить на себя внимание — дерганием за платье.

Из группы условных рефлексов другого порядка у обоих малышей легко установимы следующие типы:

1. Зрительно-вкусо-двигательные. Например при показывании ребятам издали знакомых по опыту лакомых вещей (например апельсинов) оба малыша с признаками радости подбегают и хватают их.

2. Зрительно-боле-двигательные. Например при ожоге о печь, об огонь оба малыша отстраняются от печи^[269] , от огня.

3. Слухо-двигательные. На словесное предложение (возьми, сядь, ляг, дай руку) выполняют действия^[270] .

4. Слухо-зрительно-двигательные. При слове «муха» Иони озирается и ищет глазами муху. Руди на вопрос «где тик-так?» поворачивает голову, ищет глазами стенные часы, останавливает на них взгляд^[271] .

5. Зрительно-двигательные. Я собираю книги — признак моего ухода из комнаты. Иони подбегает к двери, преграждая мне путь к выходу. Руди при переходе на улице через дорогу, завидя вдали автобус, задерживает шаг, останавливается, не желая итти дальше, тогда как ранее в аналогичных случаях его приходилось удерживать за руку.

6. Зрительно-эмоционально-звуковые. При моем входе в комнату Иони с книгами — знак длительного моего пребывания в комнате — Иони взволнованно радостно хрюкает; при моем сборе книг — знак ухода — Иони плачет. Руди при моем появлении в его комнате в домашнем платье звучно смеется; при виде меня в верхнем платье — плачет, не желая, чтобы я уходила из дома.

7. Слухо-эмоционально-звуковые. Звук лифта, наши голоса, сигнал прихода, — Иони за дверью взволнованно-радостно хрюкает; звук лифта, последующая тишина — сигнал нашего ухода из дома, — Иони плачет. Скажешь: «Руди, пойдем гулять», — он целует мне руку, радостно взвизгивает. Скажешь: «Руди, пойдем гулять в парк», — он тускнеет, готов расплакаться, так как не любит туда ходить.

При анализе природных звуков шимпанзе и его сверстника-человека мы находим у Руди и у Иони следующие сходные звуки: «э», «у-ау»^[272] , «ым» Замечено мной у Руди в возрасте 0 м. 5 д.. , «хрю-у»^[273] , «у-ху» Замечено мной у Руди в возрасте 2 м. 3 д.. , «о» Замечено мной у Руди в возрасте 3 м. 2 д. (звучит как «эо»). , «ю» Замечено мной у Руди в возрасте 6 м. 30 д.. .

Кроме того у обоих малышей довольно сходны звуки учащенного дыхания, чихания, кашля, кряхтения, храпа, глубокого зевка и отчасти звук рева при плаче^[274] .

Из звукоподражательных выявлений можно привести лишь немногие: оба имитируют с не одинаковым совершенством звук собачьего лая. Иони подражает лучше, так как лай является его природным звуком. Оба малыша воспроизводят из подражания звуки топания ногами, стучания руками, трещания губами.