Таблица 1.1. Первые лабораторные занятия с шимпанзе

Рис. 1. Приучение шимпанзе к сидению на месте (огорчение и плач шимпанзе)
Рис. 2. Побуждение шимпанзе к выбору (протесты шимпанзе).

Непосредственному проведению метода «выбора на образец» при постановке опытов на различение цветов предшествовало применение иного, более известного приема — «выбора на название»: избрание соответствующего цветного объекта из группы различно покрашенных на соответствующее звуковое восприятие; установление «условного» рефлекса, одновременной слуховой и зрительной ассоциации.

Несмотря на отрицательный характер конкретных достижений, полученных посредством этого второго, упомянутого только что приема, изложение его практического проведения является все же далеко не лишним и по следующим соображениям. Во-первых, потому, что лишь знакомство с этой предварительной, хотя и негативной по конечным достижениям, работой может дать некоторое, приблизительное представление о всех первоначальных осложнениях в деле внешнего осуществления занятий (трудностях, отчасти лишь затронутых во введении), о специфичных затруднениях, связанных с характером, привычками и темпераментом животного: во-вторых, потому, чтобы полнее проследить преемственность и постепенность нарастания и установления психического контакта с испытуемым животным и последовательного психического развития последнего; чтобы дать цельность общего впечатления от занятий; чтобы подчеркнуть некоторые особенности познавательных способностей животного; отчасти, чтобы не утерять из вида выявление нескольких конкретных фактов положительного свойства; отчасти, наконец, чтобы лучше понять значение некоторых приемов, применявшихся в последующем проведении основного и столь плодотворного в своих итогах метода «выбора на образец», чтобы полнее оттенить преимущества этого последнего. Взятое вместе, несмотря на очень относительную ценность применения приема «выбора на название» вообще и некоторые частичные несовершенства, вынужденно допущенные в применении его, — все же дает достаточное оправдание несколько более подробному ознакомлению с его конкретным проведением на практике.

Как уже было упомянуто, в начальных опытах самое сильное противодействие ведению занятий представляли столь характерные для животного подвижность, живость, резвость и общительность, выступавшие так ярко в лабораторной обстановке именно в силу предшествующих опытам условий содержания животного.

Будучи предоставлен бо̀льшую часть времени лишь самому себе и находясь в заключении клетки, шимпанзе обычно ведет себя пассивно, пребывая в бездействии, явно томясь одиночеством, а иногда впадая в состояние полной психической депрессии. Весь его внешний вид явно изобличает тогда полную духовную прострацию. Он сидит, забившись в угол комнаты или клетки, съежившись в комок, низко опустив голову на самые колени, позевывает, грустно поглядывает, безучастно переводя глаза с предмета на другой (Табл. 1.2, рис. 1.).

Первый же шорох, звук шагов, скрип дверью — и шимпанзе настораживается весь, сразу оживляется, приподнимается, пулей устремляется по направлению к вошедшему, издает своеобразный «хрюкающий», длительный, прерывисто повышающийся звук (Табл. 1.2, рис. 2) и с последним звонким взвизгиванием прямо повисает всем телом на вошедшем ^[37] . Далее, он начинает, явственно заигрывая, бегать, прыгать около последнего, дергать и цепляться за его одежду, всячески стараясь вызвать на ответные движения и вовлечь в игру. Попеременно, то подбегая, то отбегая, шимпанзе прячется в самые дальние углы и снова появляется на вид, то забираясь высоко под потолок, то стремительно срываясь вниз, он снова опрометью мчится, мечется по комнате, все время имитируя погоню, мнимые преследования и нападения и укрывательства и применяя всевозможные уловки, направленные к спасению от несуществующей опасности.

Привыкнув, таким образом, в течение года сочетать освобождение из клетки, предоставление свободы, с полной непринужденностью и разнузданностью своих действий и поведения, приучившись в общении с людьми усматривать одно только осуществление игры, — теперь, при первой лишь попытке усаживанья обезьяны, при удерживании шимпанзе на месте, он явно озадачен: он вырывается и сердится, не поддается успокоению, а при окриках и при насильственном принуждении к сиденью на экспериментальном столе — ревет заходящимся плачем, широко раскрыв рот, раскинув и заломив руки, издавая сильнейший крик, как если бы ему угрожала смертельная опасность (Табл. 1.1, рис. 2.). В такие минуты он кажется глух и слеп ко всему происходящему и тем более к предъявляемому на лабораторном столе (Табл. 1.1, рис. 1, 2.). Он стремится, желает лишь одного: игры, движения ради движения, безудержного, непринужденного, развязного общения и всем своим существом, всеми имеющимися в распоряжении способами выражает один сплошной бурный протест против первых же элементарных требований экспериментатора: спокойного пребывания на месте и внимания к предъявляемому.

Представляется совершенно необходимым введение в условия эксперимента в качестве побуждающего стимула и в виде поощрения за избрание — элемента игры: в форме преследования и ловли шимпанзе, поимки, удержания и отпускания его, похлопывания, поглаживания, тискания, качания, кувыркания и т. д. и т. п. (Табл. 3.1, рис. 1, 2).

Дело тотчас же налаживается: осуществляется кратковременное успокоение животного, мимолетное сосредоточение его внимания, поспешное, торопливое избрание предложенных объектов, вслед за которым животное стремительно срывается с своего места для игры. Только позднее, по истечении двух-трех занятий, шимпанзе приучается к более длительному сидению на месте, к бо̀льшему сосредоточению на акте выбора, к менее порывистому изъятию объекта, к более непринужденному возвращению к эксперименту после поощрения; но и тогда еще при малейшем удерживании его долее обыкновенного в том же положении, и особенно после многократно ошибочных избраний, шимпанзе тотчас же вытягивает вперед губы, издает протяжные, стонущие звуки (как то бывает в случае его недовольства чем-либо, огорчения), звуки, зачастую переходящие в настоящий плач (Табл. 3.3, рис. 2, Табл. 3.4, рис. 1, 2).

Начальные опыты на выбор объектов сводятся к установлению ассоциации между выполнением животного — подачей какого-либо объекта — и поощрением его экспериментатором за это подавание.

Быстрое образование этой ассоциации (в результате шести — десяти опытов) позволяет перейти к предъявлению животному второго требования — избрания определенного ахроматически покрашенного объекта на соответствующее звуковое восприятие: название цвета.

С этой целью перед животным располагаются одинаковые по форме и величине бумажки двух резко контрастирующих ахроматических цветов (черного и белого), первоначально в минимальном количестве (двух- трех), отстоящие одна от другой на расстоянии 10—12 сант. (Табл. 1.1, рис. 1, 2). Жестом протягивания руки, следующим за предварительным утрированно подчеркнутым называнием цвета и указанием соответствующего цветного объекта, от животного требуется избрание бумажки одного из двух цветов.

Самое избрание направляется поощрением шимпанзе в случае удачного выбора, непоощрением за ошибочное выделение цветного объекта.

Последнее вызывает явное неудовольствие и огорчение у животного, оно вытягивает губы, издает длительный стонущий звук («у-у-у») и этим сразу обнаруживает действительность этих приемов в качестве руководящих факторов в деле направления выбора (Табл. 3.4, рис. 1, 2). Это последнее становится особенно очевидным, когда, не получая поощрения и добиваясь награды, животное начинает самостоятельно, произвольно менять выбор, подавая один за другим разные объекты. Эта смена избрания представляется актом большого теоретического и практического значения. Правда, она не выражает еще и исправления ошибки, но лишь тенденцию к этому исправлению, нечто вроде смутного осознавания: «нужно избрать не „что-нибудь“, „не это“, но „что-то“, „иное“».

Добиться выбора «определенного» цвета объекта — в этом состоит ближайшая задача экспериментатора.

Для достижения этой цели то варьируются условия задачи при повторяющемся, однородном требовании, то изменяется самое требование, при неизменном применении и даже изощрении вышеуказанных приемов поощрения, стимулирующих избрание.

Последнее тем более необходимо, что самая работа, самая производимая операция, вначале и отдаленно не затрагивает интересов шимпанзе: слишком ясно, что животное относится к ней как к необходимому препятствию, как к средству для достижения цели — получения награды. И это отражается как нельзя лучше на самом характере избрания.

Шимпанзе избирает так быстро, как только может, также быстро, торопливо сует взятый объект экспериментатору и весь полон ожидания одобрения, игры. Малейшее промедление, задержка в поощрении, и он уже обеспокоен, насторожен, волнуется, а при отвергании и многократном отстранении неверно взятого объекта, даже сердится: стучит по столу сложенными пальцами, беспокойно перебирает разложенные для избрания объекты, как бы нащупывая должное решение, стонет, вытянув вперед трубою губы, быстро сменяет выбор одного объекта на другой, одного на другой... При упорных ошибках и длительном отвергании «избираемых» шимпанзе даже разражается плачем, берет первый попавшийся под руку объект, и, если я его не принимаю, — он пытается насильно втиснуть его мне в руку, удерживая, поднимая опять при моем отбрасывании ошибочно взятого, и еще более горячо и настойчиво желает скорее отделаться во что бы то ни стало и от поданного раз объекта и от нового избрания ^[38] (Табл. 3.4, р. 2.) Все это время шимпанзе зорко, чутко и настороженно следит за каждым моим звуком и движением, выжидая только одного: словесного сигнала, знака одобрения, осязательного признака награды, — когда сразу совершенно успокаивается.

Отсутствие самостоятельного интереса к выполняемой работе как к таковой сказывается и в неохотном обращении шимпанзе к ней после перерыва, когда он то нарочно забирается на самые высокие места, чтобы оказаться вне пределов досягаемости, то после стаскивания его оттуда силой — прячется в укромные углы, откуда снова извлекается лишь принудительно.

Ассоциация между законченностью, завершенностью удачного избрания и актом поощрения устанавливается так быстро и устойчиво, что даже после правильного, бойкого, уверенного выбора достаточно малейшего промедления в поощрении, и животное уже сомневается в правильности избрания и спешит переменить ответ. Но так же часто и диаметрально противоположное явление, когда нарочито одобренный и санкционированный неверный выбор принимается животным как законченный и правильный. Таким образом, акт поощрения пока является для самого животного единственным критерием оценки правильности совершенного избрания, а для экспериментатора — единственным направляющим фактором в руководстве выбором животного. С течением времени столь большая напряженность ожидания животного и слишком осязательный характер поощрения немного сглаживаются. Шимпанзе приучается руководствоваться одними лишь словами: «да», «так», «верно», для учитывания завершенности, правильности выбора, и словом «нет» — как способом обозначения ошибки; обезьяна повторно, длительно меняет неверное решение, многократно производит выборы, и верность их уже не страдает так сильно от отсрочки перерыва или промедления с награждением.

Теоретически казалось бы, что наравне с конкретным для животного характером положительной оценки следовало бы для бо̀льшего оттенения ввести элемент и более осязательного порицания, в форме наказания ^[39] . Не затрагивая чисто принципиальной моральной стороны вопроса, следует сказать, что практически это разбивалось совершенно о чрезвычайную сенситивность животного ко всякого рода выражению недовольства вообще и со стороны экспериментатора в особенности.

Достаточно было при ошибочном избрании просто отмахнуться от протягиваемого объекта и понизить тон голоса, а в случае упорно неверных подаваний шимпанзе более резко отстранить его протянутую руку, как он сразу обнаруживал все признаки самого крайнего огорчения, доходящего иногда до отчаяния: он разражался оглушительнейшим криком, начинал реветь, заламывал кверху руки, ударяя себя ими по голове, запрятывая в скрещенные руки голову, и не успокаивался до тех пор, пока снова не был успокоен и обласкан (Табл. 3.3, рис. 2). Очевидно, что при таких условиях введение какого бы то ни было осязательного наказания не только не сулило повышения успешности занятий, но сделало бы их заведомо и совершенно невозможными.

Однако, и противоположная крайность — неумеренное поощрение являло столь же сильную помеху для успешности экспериментов.

Более оживленная игра во время перерыва — и шимпанзе уже настолько вовлекается в нее, что нет возможности заставить его во время успокоиться, сосредоточиться. Он при удерживании вырывается из рук, «мертвой хваткой» (и руками, и зубами) схватывается за первый же попавшийся устойчивый предмет и держится настолько основательно, что невозможно оттащить его оттуда и вернуть на экспериментальный стол. Он убегает, мечется по комнате до полного изнеможения, скрываясь от преследований, а при настигании пускает в ход все ухищрения, чтобы освободиться: он отпихивается и руками, и ногами, хрипя, оскаливаясь и даже кусая, и тем безудержнее неистовствует, чем упорнее противодействие. Тогда бессильны, бесполезны все воздействия: и окрики угрозы, и успокоение лаской, и физическое насилие. Первое — всецело, абсолютно игнорируется, второе — принимается как санкция к продлению игры, причем шимпанзе сразу еще больше оживляется, последнее же — явно озлобляет животное, вызывая на ответные усиленные, бурные протесты и борьбу. Единственным возможным средством для успокоения обезьяны является тогда полный отказ и отрешение от осязательного состязания и перенесение воздействия в чисто психическую сферу.

Обычно это достигается показыванием какого-либо нового и необычного предмета, на который тотчас же, мгновенно шимпанзе переносит все свое любопытство и внимание, после чего он скоро успокаивается и уже в состоянии сосредоточиться и на любом предъявленном к нему требовании (Табл. 3.2, рис. 1). Реже, в случаях недействительности и этой меры, приходится прибегнуть к последнему, крайнему воздействию: показыванию предметов, почему-то несколько пугающих животное (напр., обрывка меха, чучел зверей, большой картины обезьяны ^[40] . Тогда он сразу притихает и становится мгновенно податливым и послушным, снова подчиняясь воле и воздействию экспериментатора, легко производя все требуемые выполнения.

Но и противоположное эмоциональное состояние шимпанзе являло иногда не меньшее препятствие для осуществления занятий. Это в случаях подавленного, грустного настроения животного, когда он тих, сосредоточен и серьезен, когда он работает так медленно, так неохотно и вяло, что требуется многократное, повторное понукание его к избранию. В этом состоянии, правда, редко осуществляется резко неверный выбор, но чего стоит вообще дождаться выбора! Вместо обычно наблюдаемого стремительного, непосредственного избрания после вопроса — шимпанзе медлит приступить к нему, настороженно, чутко прислушивается к каждому доносящемуся шороху; отвлекается каждым внешним пустяком; часта рука заносится для взятия объекта, а глаза устремлены в другую сторону: он явно весь сосредоточивается на чем-то постороннем. Я зову его, повторно трогаю, толкаю, тормошу — а он сидит как будто замурованный психически для всякого, и даже моего, воздействия извне, всецело находясь во власти неизвестного, неуловимого (может быть, болезненного) влияния. В такие дни он наиболее чуток к порицанию, и небольшого повышения голоса достаточно, чтобы он окончательно выбился из «учебного строя».

Но и в нормальном состоянии чертой, препятствующей всего более занятиям, является эта же, столь резко выраженная у шимпанзе, отвлекаемость, усугубляемая, вероятно, постоянством и однообразием обычно окружающей его обстановки, однородностью приемов оперирования в лабораторных условиях и длительностью самых опытов.

Особенно в начальных сеансах каждый раздавшийся случайно шум, звук, шорох — и мгновенно уши и глаза шимпанзе переводятся по направлению к нему; каждый вновь представленный объект, каждое новое лицо, даже каждая пролетающая муха являются предметами, могущими рассеять и отвлечь внимание животного (Табл. 3.2, рис. 2).

Но, быть может, главное препятствие в конкретном проведении метода, наибо̀льшую опасность в пользовании им, особенно в начальных опытах и в наиболее ответственную пору установки нужных навыков, представляла явная тенденция шимпанзе к низведению до минимума затраты своей собственной психической энергии — инициативы в акте выполнения, обнаруживалось явное стремление его опереться при избрании на какие-нибудь внешние, легко заметные и уловимые, осязательные знаки и сигналы, прежде чем самостоятельно произвести какую- либо требуемую операцию.

Так, вслед за предъявлением в начальных опытах того или иного требования, шимпанзе, неопределенно, наудачу, беспорядочно и часто невпопад дотрагиваясь то до того, то до другого, то до третьего объекта из представленных к избранию, определенно и настороженно все время как бы сам следит за впечатлением от своего выбора; он то повторно поднимает голову и вскидывает глаза на экспериментатора после каждого прикосновения к объекту, то, не получая никаких конкретных указаний, не спуская глаз, глядит в упор и явно выжидает внешней помощи со стороны, не желая совершить попытку самостоятельного выбора, то, соскучившись бесплодным, тщетным ожиданием подсказки, он вместо того, чтобы менять решение и производить пробные выборы, хнычет, а позднее разражается и настоящим ревом, не решаясь на определенное конкретное выполнение.

И здесь достаточно было бы легкого звука, беглого кивка, наклона головы, даже движения век — и все это могло бы послужить механическим сигналом для избрания или неизбрания — и оказаться роковым для всех последующих достижений.

Необходимость внешних подтверждений верных выборов и обязательность, еще бо̀льшая необходимость выключения внешнего, подсказывающего направляющего воздействия экспериментатора — вот Сцилла и Харибда, основные две опасности, среди которых было так легко сорваться и сойти с пути, претендующего на развивающее обучение в сторону элементарной, тривиальной, механической, односторонней тренировки на какие-либо внешние и однотипные сигналы.

В целях обеспечения правильного регулирования ответов и для полного перенесения инициативы выбора на самое животное приходится ввести особые предосторожности и специальные приемы.

Третье (непосредственное соприкосновение с животным) отсутствовало совершенно и в каком бы то ни было виде втечение всего ответственного периода избирания ^[42].

Оставляя до последующего фактического изложения детально мотивированные аргументы, по существу и безапелляционно говорящие против наличности в произведенных опытах какой бы то ни было внешней сигнализации, следует все же указать заранее главнейшие из них.

Таблица 1.2. Эмоциональные состояния шимпанзе

Рис. 1. Состояние психической депрессии.
Рис. 2. Состояние «общей возбудимости».

Таковы самые главные фактические осложнения, сказавшиеся с самого начала опытов, при их практическом, конкретном проведении, затруднения, частью обусловленные самым методом, отчасти привнесенные самим животным. Таковы смягчающие их, противодействующие им попытки их парализации со стороны ведущего работу экспериментатора.

Впоследствии непосвященный ближе в опыты обычно удивляется, невольно пораженный внешней легкостью и простотою способа общения с животным, его податливостью в реагировании, послушанием в отношении экспертов, «вдумчивым» сосредоточением на акте выполнения, настойчивостью, терпеливостью животного в отыскивании нужного решения, его находчивостью в новых ситуациях, пониманием предъявляемых к нему разнообразных требований, длительностью проводимых экспертиз. Но лишь причастный к опытам, лишь взявший на себя весь труд систематического, настойчивого проведения своего влияния на животное для устранения и подавления самых упорных по своему характеру, неожиданных по своему возникновению, самых различных по природе затруднений и преград при осуществлении занятий, может учесть, что стоит за этим признанием, — только тот, кто вынес на своих плечах каждый слагающий мельчайший акт нового метода и каждое фактическое достижение шимпанзе — этого общительного, свободолюбивого, подвижного, нетерпеливого «идейно» абсолютно незаинтересованного, легко отвлекающегося, психически неустойчивого, сенсентивного, строптивого и необузданного создания, — знает им истинную цену!