Чрезвычайный ужас вызвало однажды у Иони хлопание надутого воздухом бумажного пакета; до того шимпанзе спокойно сидел на месте, в момент же гулкого разрыва бумаги, схватившись за голову обеими руками, он мгновенно припал лицом к земле, скрестив руки над головой, инстинктивно как бы защищая от опасности прежде всего самую ценную часть своего тела. Когда спустя некоторое время Иони решился приподнять свою голову и осмотреться, его глаза были так широко и недоуменно удивленно раскрыты, как если бы хотели спросить: «да что же это такое?»

Такой же панический страх вызывает у шимпанзе звук даже удаленного ружейного выстрела, даже простое щелканье губами, имитирующее этот выстрел, даже хлопанье по полу ременной плеткой. Я полагаю, что Иони имел в прошлом своей маленькой жизни большой испуг, связанный с употреблением ружья, ибо всякое подобие действию ружья неизменно вызывало у него панический страх. Стоило взять простую палку и прицелиться ею к шимпанзе, щелкая одновременно губами, — и он в ужасе бросался на землю. Даже простая картонная трубка, молчаливо взятая в руку наманер ружья, как бы на прицел, заставляла шимпанзе всплескивать руками и в страхе пригибаться всем телом к земле. Я внезапно стучу изподнизу кулаком по столу, на котором сидит Иони; не видя, кто ударяет, он мгновенно пригибается сам всем туловищем к столу, а потом исподлобья опасливо оглядывается по сторонам, ища глазами нарушителя покоя.

Если, будучи в комнате Иони, начинаешь при нем звать кого-либо громким голосом — для него это является сигналом опасности, — он жмется к вам ближе и сам начинает пушиться, волноваться; тогда он особенно ожесточенно противится запиранию его в клетку, особенно настойчиво не выпускает вас из своей комнаты.

Нередко в случае длительной тягостной борьбы с шимпанзе при вмещении его в клетку, при сгонянии его с верха клетки достаточно было угрожающе постучать палкой по полу или хлопнуть о пол бичом, как шимпанзе тотчас же послушно бросался внутрь клетки; можно с уверенностью сказать, что его пугал в данном случае звук, а не вид стучащих предметов, так как, во-первых, его никогда не били палкой, а во-вторых — он совсем не боялся сильного битья плеткой, так как вообще был весьма мало чувствителен к физической боли.

Чем необычнее для шимпанзе звук, который воспроизводят, тем более устрашающим стимулом служит этот звук.

Однажды шимпанзе спокойно сидел на скамеечке около дома, — неожиданно раздался звук охотничьего рожка. Иони мгновенно вскинул руку кверху, распушил бачки, сжал в кулачки ноги и широко раскрытыми глазами стал вглядываться вдаль, слегка вытянув вперед плотно сомкнутые губы. Он сидел как застывший в такой позе до тех пор, пока не прекратился звук устрашающего его стимула (Табл. B.8, рис. 2).

В еще большей степени пугает шимпанзе неожиданно раздавшийся крик, который заставляет его тотчас же насторожиться.

Даже когда поведение шимпанзе максимально целеустремленно (например при отнимании им у вас какой-либо вещи) и кажется, что никакими внешними силами невозможно его отвлечь от этого дела, стоит только издать при этом странный жалобный окрик, — Иони пугается, широко раскрытыми глазами, полными недоумения и страха, он пристально смотрит на вас и немедленно бросает оспаривание.

Шимпанзе долго не может привыкнуть к звуку щелканья при съемке фотоаппаратом и каждый раз вздрагивает, когда слышит этот звук. Во время съемки он старается подсесть ко мне как можно ближе, все тянется на руки, а если я его не беру или отстраняю, он в полном отчаянии закрывает глаза, опускает голову и ревет, ревет до тех пор, пока я не измыслю ему в утешение какое-либо развлечение.

Удар клавиши рояля, особенно в низких тонах, воспроизведение бурных, громких звуков пугают шимпанзе чрезвычайно; сначала он беспокойно мечется по комнате, как будто бы ища объект, производящий эти звуки, и злобно набрасывается и кусает различные посторонние, вызывающие его подозрение предметы, а потом, когда он начинает относить слышимый звук к производящему его объекту (клавише рояля), он с любопытством подходит к клавиатуре, смотрит, как я ударяю клавиши, но сам все же не решается дотронуться пальцем, так как чувство страха превозмогает над чувством любопытства.

Естественно, что такие неожиданные нелокализуемые и мощные звуки, как например раскаты грома, вызывают у шимпанзе чрезвычайный страх. Слыша гром, он весь распушается, жмется к человеку, боязливо настороженно смотрит в окно и на небо, как бы стремясь установить причину звука.

Не менее, чем внезапный звук, пугает шимпанзе и неожиданно появляющийся свет: так например при вечернем фотографировании шимпанзе после каждой вспышки магния он всякий раз от страха кубарем скатывался со стола, на котором сидел, и ревел до исступления, не желая садиться на стол для новой засъемки; и даже после нескольких десятков таких снимков при магнии, имея полную возможность убедиться на опыте в своей невредимости, тем не менее он никогда не мог вполне привыкнуть к свету и на всякую новую вспышку света отвечал вздрагиванием.

Такую же реакцию страха можно было наблюдать у шимпанзе во время грозы при поблескивании молнии.

Шимпанзе пугается чрезвычайно при внезапных тактильных восприятиях.

Если вы шутя бросаете в него даже легкий бумажный шарик, Иони дрожит всем телом, прежде всего взметывает кверху руки, закрывает ими глаза, съеживается весь в комок, а потом судорожно схватывается рукой за то место, куда пришелся едва ощутимый шок.

В еще большей степени пугается шимпанзе непредвиденного дотрагивания до него. Если например он сидит на стуле и его лицо повернуто в одну сторону, а вы за его спиной с другой стороны касаетесь пальцем его бока или шеи, он мгновенно падает со стула на пол, отбегает, боясь оглянуться назад, прижимается к чему-либо, уткнувшись лицом, ревет, боясь шевельнуться, и не решается взглянуть и отойти долгое время, пока его не возьмут.

Тем более конечно пугают его неожиданные более осязательные шоки.

Раз Иони внезапно упал с невысокой трапеции, он тотчас же закричал от испуга и бросился ко мне на шею; я убеждена, что не физическая боль, а психический шок заставил его крикнуть, так как обычно, если он при лазании по трапециям и при качании на веревках даже жестоко ударяется о перекладины, то никогда не плачет. Однажды на Иони неожиданно упал стул, — он в тот же момент побледнел, опрометью бросился ко мне и стал прижиматься, причем было слышно, как учащенно бьется его сердце.

Зачастую случаи волнения и испуга сопровождаются у шимпанзе непроизвольным опорожнением кишечника, но, характерно, не всегда имеется при этом распушение волос, — наоборот, при внезапном очень сильном испуге волосы шимпанзе лежат совершенно гладко и плотно прижаты к телу.

В неменьшей степени, чем неожиданность, страшит шимпанзе всякая новизна впечатления.

Он опасливо встречает появление каждой новой в его обиходе вещи; он подозрительно относится ко всякому новому лицу, он настороженно держится во всякой новой для него обстановке. Стоит показать обезьяннику какой-либо новый предмет (например даже простую стеклянную коробочку), — он долго и пристально присматривается к ней, несколько вытянув губы, боязливо тянется, пытаясь дотронуться только кончиком одного указательного пальца, так чтобы в любой момент быть готовым отдернуть и его. Вслед за прикосновением шимпанзе приближает этот обследующий палец к своему носу, внимательно обнюхивает его и уже после того решается вступить в более непосредственный и тесный контакт с интересующим его объектом.

Уже упоминалось ранее, с каким отвращением шимпанзе относится к неприятным обонятельным стимулам, но некоторые новые запахи (например запах сырого мяса) вызывают у него не только странное непонятное волнение, но и совершенно определенный страх.

Это последнее было обнаружено при совершенно случайных обстоятельствах. Однажды шимпанзе прибегает ко мне из другой комнаты весь распушенный и снова убегает от меня, издавая свой короткий мычаще-ухающий звук, сопутствующий созерцанию необычных для него явлений. Я иду за ним и вижу, что он направляется в кухню, где повторяет несколько раз тот же звук, все еще продолжая оставаться распушенным. Я приписываю его волнение многообразию новых для него предметов, находящихся в кухне, так как его внимание ни на что определенно не направлено, и уношу его из кухни; через некоторое время я снова слышу доносящийся из кухни его ухающий звук, снова иду туда и вижу, как Иони стоит склоненный, принюхиваясь к куску сырого мяса, и вдруг отбегает от него, бросаясь ко мне. Тогда я беру мясо и приближаю к обезьянчику. Иони отшатывается от меня, отбегает, смотря как загипнотизированный на волнующий его объект, но я приближаюсь к зверьку, иду за ним с куском, а он отбегает от меня в противоположную сторону комнаты, торопливо оглядываясь, забивается в укромные углы, прячется под столы, стулья и при настигании беспокойно мечется по комнате, ища где укрыться; когда все же я дотрагиваюсь до него мясом, он вздрагивает и, принюхиваясь к месту прикосновения, вытирает его несколько раз рукой, как бы желая уничтожить запах.

Однажды при топке печи в его комнату стал находить дым, щипавший глаза. Шимпанзе чрезвычайно испугался и поспешил броситься ко мне под защиту; ранее уже упоминался комичный факт отыскивания зверьком невидимого щипавшего его врага (скипидар, которым до того он был намазан).

Страх вызывают у шимпанзе и другие новые обонятельные стимулы. Например однажды вечером Иони дали чистую, не бывшую в употреблении, только что вымытую и высушенную на воздухе постилку. Он в течение 2 часов всячески сопротивлялся, не желая на нее ложиться; раз десять я усаживала его на постель, и он с ревом сбегал с нее; не понимая сначала в чем дело, я стала дополнительно поить-кормить Иони, думая, что он хочет есть-пить, но и это не помогало; Иони кричал и кричал, сопротивляясь укладыванию. Чтобы проверить, не болен ли он, я начала с ним играть, — и он сразу оживлялся и прекращал плач, я сажала его на постель, — и плач возобновлялся. Я взяла его себе на руки и некоторое время держала на коленях, — он моментально засыпал (так он хотел спать), но едва я его пыталась уложить, он просыпался и с прежним страхом отшатывался от постели, принюхиваясь к ней. Тогда, поняв, что Иони боится необычного запаха свежего белья, я попробовала положить ему на постель снятый с себя фартук, — и что же! обнюхав его, Иони немедленно подобрал его под себя, подложил поближе к лицу и заснул мгновенно мертвым сном.

Шимпанзе пугают также пустые темные полости, высота, столкновение со всякими непонятными, неиспытанными в жизненном опыте стимулами.

Например Иони случайно открывает крышку глубокой корзины, и, видя пустоту, он уже обеспокоен, испуган; он то настороженно вглядывается внутрь корзины, то отбегает от нее подальше, как бы не будучи уверенным в своем благополучии.

Параллельно с этим приходится вспомнить и о страхе шимпанзе перед высотой: всякий раз, как мне приходилось наблюдать шимпанзе, смотрящего вниз с балкона двухэтажного дома или заглядывающего через перила лестницы в четырехэтажный пролет, предназначенный для лифта, я могла заметить его чрезвычайную настороженность и желание как можно скорее отойти подальше от опасных мест.

Тем удивительнее оказывается тот факт, что сам шимпанзе и на свободе, как то уже было отмечено, охотно забирался на большие высокие крыши двухэтажных строений и длительно мог разгуливать по «коньку» их, совершенно не боясь упасть.

Та же настороженная недоверчивость замечается у шимпанзе и по отношению к новопришедшим людям, к которым он неизменно применяет приемы предварительного обследования: трусливое осматривание, осторожное дотрагивание пальцем, внимательное обнюхивание всегда предшествуют его окончательному вступлению в новое общение.

Боязливое и неприязненное отношение к чужим и незнакомым людям особенно ярко проявилось у шимпанзе по отношению ко мне и моим двум коллегам, когда мы собирались взять его от его бывших владельцев (из зоофирмы «Ахиллес»); несмотря на то, что мы не применяли по отношению к обезьяннику никаких репрессивных мер, тем не менее, когда мы хотели взять его на руки, он не давался, вырывался, как сумасшедший, метался от нас по комнате, спасаясь как от лютых зверей, отчаянно плакал и кричал, кусался и так неистовствовал, что позднее мог быть взят только силой — и то при содействии самих хозяев, которые помогли нам с большим трудом поймать зверька и вместить его во временную перевозную клетку.

Тем более конечно пугает шимпанзе собрание большого общества незнакомых лиц.

Однажды в его комнату вошла экскурсия студентов (в количестве 20 человек).

Едва Иони увидел эту толпу, как с отчаянным ревом пригнулся к земле, дрожа мелкой дрожью, и успокоился только тогда, когда услышал мой голос, увидел меня — и то долго (несколько минут) не мог вполне притти в себя и все еще трясся всем телом от страха.

Неудивительно, что у шимпанзе возбуждает страх всякое помещение его в новую обстановку, зачастую таящую в себе самые неожиданные, а потому пугающие его сюрпризы.

Вот почему например после привоза его к нам на квартиру в своей новой комнате он прежде всего боится и от страха впадает в состояние глубокой подавленности.

Сначала он сидит на одном месте, боясь шевельнуться и сделать свободное движение, жмется к людям, внимательно оглядывая комнату, переводя глаза с предмета на предмет, и больше и прежде всего боится остаться в одиночестве и всеми имеющимися в его распоряжении средствами старается удержать близ себя его защитника — человека ^[70] .

Насильно оставленный в одиночестве, шимпанзе резко отчаянно кричит, вслед за криком происходит, как то зачастую бывает от страха, непроизвольное опорожнение его кишечника, а потом шимпанзе забирается в самый темный угол комнаты, сидит там уныло, неподвижно и ничем не хочет заниматься. Входит человек, и он поднимается с пола, начинает играть, взбирается на трапеции, пользуется ими как искусный гимнаст, — уходит человек, и шимпанзе опять уныло спускается в свой угол.

Интересно, если за стеклянной дверью его комнаты кто-либо появляется или если я видима ему только издали; через две комнаты, в щель (через полуоткрытую сантиметров на 5 дверь), он мгновенно оживляется и начинает забавляться, — но стоит опять ему утерять даже это иллюзорное сообщество и защитничество, и он опять становится подавленным, безучастным и притихшим.

Жалея обезьянчика, однажды я пустилась на хитрость: я надела капот, накрыла голову платком и легла на диван спиной к Иони в комнате, где стояла клетка. Этого уже было достаточно, чтобы малыш вышел из своего угла, перестал беспокоиться и стонать и стал заниматься в клетке трапециями. Спустя некоторое время я вышла из комнаты и, сделав из подушки большую куклу, надела на нее тот же халат, обвязала ей голову тем же платком и просила внести эту куклу в комнату, где в клетке помещался шимпанзе.

Куклу с призакрытым лицом и повернутую спиной клали на тот же диван, где я только что лежала, и шимпанзе прекрасно мог ее видеть через сетку своей клетки.

Первое время даже пассивное пребывание этой куклы успокаивало и оживляло шимпанзе, и он начинал стонать, едва манекен пытались уносить, волновался, хрюкал, если его хлопали; но позднее, когда шимпанзе несколько попривык к новой обстановке, мертвенная неподвижность этого сообщества уже не успокаивала, не удовлетворяла зверька и замещение потеряло свой смысл.

Необычайную подавленность обнаруживает шимпанзе в новой ситуации при поездке в закрытом автомобиле, когда в течение целого часа переезда он сидит, как бы совершенно пришибленный, не шевелясь, прижавшись ко мне, боясь отодвинуться от меня в продолжение всего пути.

Однажды при перевозке шимпанзе на извозчике от старых владельцев к нам в дом его вместили в перевозную, сколоченную из жердей клетку; очутившись в этой тесной и необычайной для него обстановке, Иони прежде всего стал плакать и кричать, длительно разражаясь оглушительными залпами рева. Но стоило мне только просунуть к нему в клетку свою руку и взять обезьянчика за руку, как он сейчас же успокоился и сидел смирно, кротко во все время переезда.

Однажды необычайный страх охватил шимпанзе на вокзале, где он увидел себя окруженным со всех сторон толпой быстро снующих незнакомых людей; сидя у меня на руках, шимпанзе метался из стороны в сторону, беспокоился, готов был наброситься на каждого любопытного, осмелившегося подойти к нам вплотную. Как уже было упомянуто, он особенно неистовствовал, когда я, желая сократить его агрессивные поползновения, старалась завернуть его руки в плед, когда он чувствовал себя еще более беззащитным.

Такую же боязливость обнаружил шимпанзе и при переезде по железной дороге, сидя в купе вагона. Несмотря на то, что он находился только в окружении своих людей, тем не менее он держался чрезвычайно настороженно и подозрительно.

Например он не спускает с меня глаз, не отходит от меня ни на шаг, и стоит мне подойти к двери купе, как он тотчас же цепляется за меня руками, виснет на мне и не хочет отпустить, крича и плача, если я от него вырываюсь.

Естественно, что страх шимпанзе усугубляется при наличии многих новых, неожиданных и пугающих его стимулов.

Однажды я хотела развлечь шимпанзе и внесла его в комнату, где была зажжена большая рождественская елка (в 1916 г.); в комнате было много незнакомых людей, которые говорили, шумели, смеялись. Вопреки моему ожиданию вместо удовольствия я доставила своему обезьянчику только огорчение, так как шимпанзе весь трясся от страха пребывания в таких необычайных условиях, издавал оглушительные залпы рева и долго не мог совершенно успокоиться.

В другой раз он обнаружил чрезвычайное волнение и страх, когда его ввели в комнату для киносъемки.

Увидев яркий свет электрических ламп «Юпитера», громоздкую киноаппаратуру, много незнакомых людей, Иони стал пушиться, вставал и приседал, стоя на месте, настороженно озирался по сторонам, всматривался в резкие светотени, вздрагивая при малейшем постороннем шорохе и треске аппарата, и с ревом бросался ко мне в объятия, ища защиты от мнимой опасности.

Некоторые новые положения возбуждают панический страх шимпанзе. Однажды я задумала выкупать шимпанзе в ванне. Я никак не ожидала, что эта процедура вызовет его бурное сопротивление; это было для меня тем более удивительным, что сажание шимпанзе в пустую ванну не вызывало никакого сопротивления обезьянника, вода сама по себе была всегда излюбенным предметом его игры, но опускание всего животного в ванну, наполненную водой, явилось для него таким устрашающим, что мне пришлось вступить с ним в форменную борьбу, прежде чем удалось выкупать его насильно и с посторонней помощью. Он вырывался у меня из рук, когда я пыталась его погрузить в воду, кусался, если я настаивала, выскальзывал из рук, извивался всем телом, вылезая из ванны, не позволяя даже плескать на него водой, ревел до исступления и так неистовствовал, что пришлось ограничиться лишь поочередным омовением отдельных частей его тела.

При совместных прогулках с шимпанзе на воле, в деревне, в поле, в лесу обезьянник держит себя чрезвычайно настороженно и опасливо. Еще при выходе с крыльца дома, спускаясь с лестницы, он уже весь распушается, торопливо следует за мной, не отставая от меня ни на шаг.

В это время его губы плотно сжаты, и верхняя губа горбообразно вздута (Табл. B.22, рис. 1).

Если на пути своего следования Иони встречает какой-либо необычайный объект (например мертвую птицу), он пугается, шерсть на всем его теле вздыбливается еще значительнее, а голова представляется как бы в ореоле венца торчащих волос (Табл. B.22, рис. 2). Он не отстает от меня ни на шаг и во все время пути старается держаться ко мне возможно ближе.

Но, даже будучи и в таком соседстве, Иони далеко не спокоен; так как он бежит на-четвереньках и имеет в поле зрения небольшой кругозор, то после каждых десяти пройденных шагов он приостанавливается, встает в вертикальное положение, окидывает взглядом местность (Табл. B.4, рис. 1, 2), прислушивается и, если не видит и не слышит поблизости ничего внушающего страх и убеждается в своей полной безопасности, то опять становится в прежнее горизонтальное положение и продолжает свой путь. В лесу его пугает лесной шум, и он идет там, все время присматриваясь ко всему окружающему, пытаясь боязливо влезать на деревья, вздрагивая и срываясь с них вниз при каждом хрусте ветки; в открытых местах его страшат больше всего встречи с животными, причем интенсивность страха определяется их величиной.

В то время как небольшие по величине животные, как кошки, куры и утки, совершенно не внушали обезьяннику боязни, даже более того — порой и сам он непрочь был нагнать на них страх, — большого размера звери, как свиньи и овцы, вызывали его подозрительное опасение, а особенно огромные, например лошади и коровы, приводили его прямо в панику.

Достаточно было шимпанзе при прогулках со мной по полю увидеть хотя бы издали корову, он тотчас же начинал стонать, протягивал кверху руку, просясь ко мне на руки, и если я медлила и не брала его, он цеплялся мне за платье, заламывал кверху руки, бил ими себя по голове, широко раскрыв рот, начинал кричать что было силы, в отчаянии скрещивал руки на темени (Табл. B.18, рис. 1—3), закрывал глаза, через каждую секунду отрывая руки и напряженно следя за каждым моим жестом, весь дрожа, ожидая ответного моего движения. Если Иони видел, что я непреклонна, он впадал в отчаяние, плача до хрипоты, до потери голоса, но стоило мне только протянуть навстречу ему свою руку, он бросался ко мне на шею, еще весь дрожа от волнения, весь в поту, крепко-накрепко сжимал меня руками и, чувствуя себя теперь спокойно и уверенно, готов был следовать за мной куда угодно.

На пути в деревню, при переезде на лошадях, даже будучи под моим прикрытием, сидя у меня на коленях, шимпанзе все время пристально смотрит по сторонам, и когда видит приближающийся скот или нагоняющую нас постороннюю лошадь, он в страхе отшатывается назад, теснее прижимается ко мне. Всякий раз, когда наш ямщик начинает звучно подхлестывать кнутом везущих нас лошадей, Иони в такт щелканью бича, как бы солидаризируясь с ним, взволнованно отрывисто ухает.

Шимпанзе боится не только больших животных, но и больших по росту физически мощных людей. Так например в первые дни его пребывания у нас он слушался и боялся только мужчин и незамедлительно осуществлял каждое их приказание (до ухода в клетку включительно), в то время как женщины целыми часами должны были добиваться от него выполнения того же самого действия и достигали желаемого только в результате длительных сцен, утомительной борьбы.

Да и в обиходе жизни можно было ясно заметить, что Иони избегает общения с мужчинами и предпочитает сближение с женщинами.

Тем замечательнее является тот факт, что Иони обнаруживал необычайный панический страх по отношению к трем миниатюрным пресмыкающимся: змейке, ужу и к маленькой малоподвижной небольшой туркестанской черепахе.

Даже при показывании черепахи издали Иони закрывает рукой свое лицо, как бы защищая его, повертывается к ней спиной, поглядывая на нее лишь искоса, и при малейшем движении ее головы срывается с места, прячась в самые отдаленные углы комнаты. Быть может мы имеем здесь частный общеизвестный случай панической боязни всех обезьян перед змеями, на которых частично походит черепаха формой своей головы и шеи.

И не только живые животные, но и их чучела, даже мех зверей, изображения животных и неодушевленные движущиеся предметы вызывают страх Иони — страх, проходящий только после многократного и близкого ознакомления шимпанзе с пугающими предметами.

Для меня была совершенно неожиданна реакция Иони на большую картину шимпанзе (рисунок Шпехта). В первый раз, когда я показала картину издали, обезьянник, всматриваясь в свое изображение, стал издавать отрывистые, глухие низкие лающие звуки и видимо был сильно взволнован. При вторичном внесении той же картины он не спускал с нее глаз, но залаял только тогда, когда я постучала по тыльной стороне картины; но как только я стала приближать картину к самому зверьку, он мгновенно попятился назад, ушел в самый дальний угол комнаты и стал прятаться за повешенные там вещи. Позднее показывание обезьяннику этой картины шимпанзе в качестве устрашающего стимула чрезвычайно облегчало мне уход от Иони и содействовало ликвидации тягостных сцен борьбы и сопротивления зверька при его засаживании в клетку. Стоило мне в случае надобности только издали показать эту картину, как Иони мгновенно убегал в отдаленнейшую часть своей клетки, чем и давал мне возможность запереть себя в ней. Если я убирала картину, он все же не скоро успокаивался и от времени до времени поглядывал через сетку клетки на то место, где скрылась картина; если же он видел, что картина остается в смежной комнате, он сидел в своей клетке притихший, играл вяло и неохотно; если случалось оставить картину у него в клетке, он неистово кричал, бросался от нее и обнаруживал по отношению к ней необычайный страх.

Однажды в самый разгар игры Иони в большом обществе вдруг принесли картину шимпанзе. Лицо нашего обезьянчика сразу потускнело, посерело, вытянулось; словно пришибленный психически, он мгновенно притих и не хотел больше играть.

Чрезвычайно интересно сопоставить с этим тот факт, что показанная в то же самое время, того же размера и нарисованная другим художником картина оранга не произвела на шимпанзе такого сильного впечатления; более того, когда эту последнюю картину я положила на пол клетки и шимпанзе оставили с ней одного, он безбоязненно наступал на картину, ходил по ней, продолжая попрежнему бояться изображения шимпанзе.

Показанной в тот же день, но третьей по счету картины гориллы (работы Кунерта) шимпанзе хотя и боялся, но значительно меньше, нежели картины шимпанзе.

Такой же панический страх обнаруживал зверок при виде большой маски, изображающей обыкновенное, но ярко разрисованное человеческое лицо, представленное в утрированных размерах (в два раза больше натуры).

Иони боялся этой маски не только в том случае, когда она была надета на ком-либо из людей, но даже и тогда, когда ее держали в руках или когда показывали через дверную щель лишь один нос этой маски. Видя маску издали, шимпанзе начинает пушиться, неподвижно замирает на месте, издавая глухой, отрывистый, протяжный стон (как то нередко наблюдается при страхе), не спускает глаз с маски и при малейшем ее продвижении бежит в противоположную сторону, торопливо оглядываясь, не преследует ли она его. Если же он видит ее приближение, то забивается под мебель, мечется по комнате, ища где укрыться, прячется везде, где только находит укромное местечко.

Однажды Иони долго не слушался и не хотел войти в свою загородку; желая загнать его поскорее, я бросила в его направлении маску, — он страшно закричал, затрясся всем телом и как пуля влетел в комнату. Показывание зверьку маски не раз сопровождалось стуком в дверь, позднее уже один этот стук заставлял зверька настораживаться и являлся пугающим стимулом, с успехом замещающим применение маски и служащим орудием обуздания строптивого зверька, сопротивляющегося вмещению его в клетку.

Иони пугают всякого рода меха и шкуры зверей, причем степень боязни в отношении разного рода шкур далеко не одинакова. Иони подозрительно настороженно относился ко всякого рода меховым муфтам и шапкам, не желая дотронуться до них; он чрезвычайно пугался расстеленной на полу в комнате волчьей шкуры и обнаруживал панический, ни с чем не сравнимый страх перед шкурой леопарда.

Когда Иони впервые увидел волчью шкуру, он издал глухой протяжный звук «у» (зачастую употребляемый им при виде необычных вещей, которых он опасается), потом, припав на руки и пригнув пониже тело, Иони стал издали сосредоточенно смотреть на шкуру, не решаясь приблизиться, а потом и совсем отошел от нее прочь. Пока шкура неподвижна, Иони не обращает на нее внимания; и она его мало беспокоит, но едва я, подведя свою руку под шкуру, шевелю ей, он настораживается, вытягивает мысиком губы вперед, пытается прятаться. Если же я приподнимаю шкуру и направляюсь вслед за Иони, он вне себя то мечется по комнате, плача, стеная, то взбирается кверху, то прячется внизу, ища себе более надежного пристанища, в страхе и смятении разражаясь ревом, если не находит его, и успокаивается только тогда, когда я, бросив шкуру, беру его к себе на руки.

Шкура леопарда была продемонстрирована зверьку при следующих обстоятельствах: шимпанзе помещался на балконе четырехэтажного дома; из окна 3-го этажа, расположенного прямо против этого балкона (на расстоянии 5 м), зверьку была показана эта шкура. Едва шимпанзе увидел ее, как он сразу как бы прирос к столу, на котором сидел, и все его существо преобразилось в олицетворенный ужас (Табл. B.8, рис. 1).

Присев на-корточки, сгорбив и приклонив вперед туловище, плотно опираясь на выставленные вперед руки, как бы готовясь каждую секунду сняться с места, Иони вперил предельно широко раскрытые глаза в объект, внушающий страх, и судорожно раскрыл рот, напряженно оттянув в бока губы и обнажив даже десны. Фиксируя неподвижным взглядом шкуру леопарда, как бы загипнотизированный ею, он длительно не отрывал от нее глаз и был недвижим; но едва стали махать этой шкурой, как он с неистовым ревом сорвался с места, бросился под защиту человека, пытаясь исчезнуть, спрятаться, уйти подальше от опасности.

Панический страх обнаруживает мой шимпанзе и при показывании ему смонтированной головы волка, представленного с оскаленными зубами. Увидя такую голову, шимпанзе мгновенно бросается от нее прочь, бежит, все время оглядываясь, дойдя до укромного места, всматривается в нее, лает на нее, то отрывистым, пронзительным звонким, то глухим хриплым почти собачьим лаем, заканчивающимся иногда протяжным подвыванием.

Некоторое время и эта голова волка служила для нас подсобным орудием при сопротивлении зверька засаживанию его в клетку, — стоило только показать Иони эту голову или даже только сказать часто сопутствующую показыванию фразу: «волк идет», как шимпанзе вздрагивал и опрометью бросался в свою клетку.

Чрезвычайный страх возбуждало у Иони чучело стоявшего на задних лапах медведя. Бывало, даже если Иони сидит у меня на руках и я проношу его мимо этого чучела, он весь распушается, дрожит; если я останавливаюсь близ медведя, Иони весь взъерошенный бежит стремглав прочь, без оглядки улепетывая так скоро, как только может.

Следует отметить, что впервые показанные Иони чучела различных птиц (например утки, баклана) первоначально тоже вызывали страх шимпанзе, но не такой сильный, как чучела зверей. С чучелами птиц Иони осваивался значительно скорее, и они совершенно переставали его пугать.

Кратковременно пугают шимпанзе и самодвижущиеся предметы. Однажды за занятиями я дала Иони в качестве объектов эксперимента черные плоские деревянные фигурки. Шимпанзе без страха взял их в руки, но едва одна из фигурок случайно перекувыркнулась, как он мгновенно отшатнулся от нее и не хотел более до нее дотрагиваться.

В другой раз, желая позабавить шимпанзе, я дала ему для игры круглую проволочную корзину, служащую для бросания негодных бумаг. Зверок поспешно стал ею заниматься, но как только корзина легла на бок и покатилась по полу, он взволнованно ухнул, распушился и поспешил ретироваться подальше, не переставая опасливо озираться, очень напоминая этим маленьких детей, которые пугаются самодвижущихся заводных игрушек.

В отношении чувства страха для шимпанзе характерны следующие черты: у шимпанзе как бы есть определенная тенденция «подновлять свой страх» путем повторного и более близкого ознакомления с пугающим предметом. Быть может в основе этого самозапугивания лежит инстинктивное желание развеять этот страх. «Чтобы победить врага, надо прежде всего его узнать», говорит общеизвестная поговорка, и шимпанзе бессознательно следует этому принципу действия в своем Общении с настоящими или мнимыми врагами; и он действительно побеждает страх то вследствие освоения с пугающими его предметами, в силу привыкания к ним, то вследствие выработки против них ряда защитных мер, ослабляющих или устраняющих их возможное вредоносное влияние.

Например, хотя Иони боялся маски, но все же было заметно, что он пытался приглядеться к ней поближе, когда находился вне опасности, поодаль, в окружении своих; волчья голова, показанная из-за портьеры комнаты, пугает Иони, он отбегает от занавеса, но на следующий день он сам заглядывает за занавес, откуда показывался волк, приподнимает портьеру кверху, тщательно обследуя, обнюхивая и обшаривая весь низ комнаты, скрывающийся за портьерой. Иони, боясь чучела медведя, стремительно пробегает мимо него, что впрочем не мешает ему от времени до времени самому подбегать к двери, приоткрывать ее и заглядывать в щель внутрь комнаты, чтобы посмотреть на объект, вызывающий его страх, а потом снова и опять отбегать и прибегать.

Нередко показывание пугающей маски и птицы-баклана сопровождалось вызывающим ритмичным стуком в дверь, и позднее достаточно было этого стука, чтобы вызвать у Иони ту же реакцию испуга. Но — интересно — нередко, будучи под моим прикрытием и вне опасности, Иони и сам пытался воспроизводить это ритмичное постукивание, выжидательно настороженно следя за его результатами. Лицо шимпанзе при этом принимает такое же сосредоточенное опасливое выражение, как в случае реакции на вещи, вызывающие страх зверька. Его губы плотно складываются и несколько выпячиваются вперед, верхняя губа горбообразно нависает над нижней (Табл. B.22, рис. 1,2), поза его тела напряженна, движения нервны, порывисты, торопливы, руки и ноги готовы в каждую минуту унести его с места, и фактически Иони боязливо отбегает при появлении пугающего предмета; это не мешает ему впрочем по удалении пугала делать новые и новые попытки его вызова.

Трудно точно сказать, что является у шимпанзе стимулом к этому вызову, — уже отмеченное выше желание повторного ознакомления с пугающим предметом в целях уменьшения чувства страха, любопытство, преодолевающее страх, прелесть игры с опасными вещами, или простое бесцельное подражание действию окружающих, или его целеустремленное запугивание других лиц?

На основании немногих приведенных фактов проанализировать и раскрыть истинный смысл этих последних действий шимпанзе не так легко.

Реакция страха шимпанзе всегда и неизменно включает и реакцию самообороны.

В случае опасности он стремится уйти подальше, укрыться понадежнее, сделаться незаметнее, воспользоваться защитой человека.

Даже при простом намахивании на зверька рукой или при мнимом прицеливании на него трубкой, палкой он бросается на землю лицом вниз, поджимает руки и ноги, оставляя напоказ лишь спину, как наименее чувствительную и ценную часть своего тела. Как уже было вскользь упомянуто, в качестве способов самозащиты шимпанзе нередко иcпoльзyeт всякого рода лоскуты и тряпки.

При наличии подвижных занавесок, спасаясь от настоящих или мнимых врагов, Иони прячет в складках материи свое лицо, крепко ухватывается за занавеси руками и тогда сразу успокаивается, видимо чувствуя себе под прикрытием, а потому и вне опасности. Нередко шимпанзе никак не хочет войти в свою клетку, ревет, кричит, не слушаясь ни окриков, ни угроз, ни ударов плеткой, забиваясь под диваны и кресла, вцепляясь в меня руками и не желая отпустить, — но стоит дать ему в эту минуту даже небольшую тряпку, он жадно хватает ее и беспрекословно мгновенно уходит с ней в клетку, где и садится на нее, поспешно подбирая ее под себя, накрываясь ею с головой и сидит тихо и смирно, как бы вполне уверившись в безопасности своего положения.

Нередко, пугаясь какого-либо предмета, Иони стремительно отбегает от него и сам по пути старается увлечь первую же попавшуюся тряпку, волоча ее в ноге или накинув через плечо на спину, как бы беря ее себе в помощь и чрезвычайно огорчаясь и протестуя, когда кто-либо пытается ее отнять. Этих драгоценных защитников Иони не оставляет в клетке ни на одну секунду без своего присмотра. Если он даже и не использует их для сиденья, то все же, играя поодаль, он укладывает их близ себя, от времени до времени поглядывает на них. Он забирает их даже кверху при лазании по трапециям, при взбирании наверх клетки, при бегании по комнате, заставляя их волочиться за собой на протяжении 1—2 м и ничуть не смущаясь их застреванием, зацеплением за предметы, затрудняющим его передвижение.

Запертый в клетку после бурных сцен борьбы и сопротивления этому засаживанию, Иони успокаивается только тогда, когда схватывает какие-либо постилки и садится на них, обложив их вокруг себя. Более того — пристрастие Иони к лоскутам и тряпкам так велико, что он пользуется всяким случаем, чтобы вытащить различные обрывки материи или носильные вещи из шкафов, комодов, ящиков; он торопливо уносит эти вещи к себе за перегородку, и взять их от него нет никакой возможности; он цепляется за них так крепко, оспаривает их отнимание так ревностно и энергично, что рискуешь разорвать их на куски, нежели получить обратно.

Как уже было упомянуто, единственным приемом возврата себе вещи является способ обмена, причем Иони не ранее отдаст вам имеющийся у него предмет, чем получит в руки обменный, который тотчас же использовывает таким же образом, как и предыдущий.

Если пугающий объект не вызывает у шимпанзе панического страха, реакция самообороны, включающая эмоциональный элемент страха, переходит в реакцию наступления с преобладанием эмоции гнева, злобы, ярости.

Однажды я нарочно набросила на него отвергнутую им постилку. Он проворно схватил ее, стал яростно рвать ее зубами, руками, швырнув на пол, топтал ее ногами, вздрагивая всем телом.

Иногда бывает так, что шимпанзе гуляет по лугу, а мы подбросим ему на пути какую-либо убитую птицу (например рябчика или тетерьку). Неожиданно найдя птицу, шимпанзе волнуется, весь распушается, дотрагивается до птицы лишь одним указательным пальцем (Табл. B.22, рис. 1—3), обнюхивает палец и отходит подальше от этого места; если же ту же птицу вторично подбрасывают насильно и вплотную к Иони, он корчит мину отвращения и резким жестом откидывает ее в сторону.

Такую же боязнь сначала обнаруживал Иони и по отношению к чучелам птиц (например утки), но, по мере того как он знакомился поближе с объектами и на опыте убеждался в их безвредности, он сам непрочь был с ними расправиться.

Однажды я дала Иони в полное его распоряжение старое негодное чучело утки, которое первоначально пугало шимпанзе (Табл. B.23, рис. 2, 3). Закрываясь от этого чучела одной рукой, оскалив рот, шимпанзе ухватил его другой рукой, притянул к себе поближе, затем, зажав пальцами ног шею утки, максимально оттянув губы и обнажив десны и зубы, как бы с «злорадной» гримасой он порывисто и поспешно стал ощипывать утку, так что от нее перья клочьями летели по сторонам. Иони остановился только тогда, когда ощипал птицу чуть не догола.

Защитные жесты, переходящие в агрессивные, очень рельефно выявились у шимпанзе при показывании ему убитой сороки.

Сидя на столе и увидев издали подносимую птицу, шимпанзе несколько пушится и прежде всего обороняется: он подтягивает кверху чуть ли не до подбородка одну из своих ног, направляя вперед ее пальцы, он поднимает ко лбу обе руки и закрывает ими лоб и надглазные дуги так, что образует над зорко глядящими глазами подобие козырька, готового в нужную минуту спуститься на глаза и обезопасить их от вредоносных влияний (Табл. B.23, рис. 4).

В следующий момент, видя приближение птицы, Иони, повернувшись боком, оскаливает рот, закрывает одной рукой лицо, а другой делает нерешительный намахивающийся жест; по мере возрастания мнимой агрессивности птицы рот шимпанзе кривится, оскаливается все больше, зубы обнажаются все сильнее, намахивающийся жест становится все более резким, частым и настойчивым (Табл. B.23, рис. 1).

Нередко шимпанзе даже сжимает кулак^[71] , направляя его в сторону раздражающего объекта и стараясь его ударить так сильно, как только может (Табл. B.23, рис. 3). Зачастую Иони, закрываясь от пугающего объекта левой рукой, намахивается правой.

Аналогичную реакцию вызывает у обезьянчика показывание ему живой курицы.

1-й момент.  Момент самообороны и отстранение пугающего предмета: защитное поднимание кверху и выставление перед собой ноги, отстраняющий жест рукой, сопровождающийся, как обычно, сморщиванием верхней части лица и оскаливанием рта (Табл. B.22, рис. 4).

2-й момент.  Намахивание рукой на волнующий объект и дотрагивание до него, сопровождающееся волнообразно пробегающей судорогой верхней губы и подниманием верхнего края губы на уровне клыка (Табл. B.22, рис. 6).

3-й момент.  Максимальное оскаливание зубов, выбрасывание вперед руки со сжатым кулаком (Табл. B.22, рис. 3).

4-й момент.  — схватывание и рвущее к себе защипывание неприятного объекта.

Реакции шимпанзе на зверей и подобия зверей гораздо более агрессивны, нежели по отношению к птицам.

Выразительные движения, сопровождающие эти реакции, отличаются необычайной экспрессивностью.

Я кладу на пол беличий мех. Иони приходит в ажитацию: все волосы становятся на нем дыбом, он не спускает глаз с меха и принимает угрожающую позу. Встав в наклонное положение, опираясь на выставленные вперед руки, Иони быстро-быстро трясет головой слева направо, раза два-три то наклоняется всем телом вперед, то откидывается назад, как бы приготовляясь к прыжку, угрожающе стучит сложенными пальцами руки о пол, но перейти в непосредственное соприкосновение с мехом не решается. Видя, что все остается в прежнем положении и мех лежит совершенно неподвижно, Иони несколько смелеет и прибегает к другим более осязательным способам воздействия на ненавистный объект. Он бежит по комнате, притаскивает стул, поспешно валит его на мех, берет футляр от часов, бросает туда же, потом опасливо оттаскивает футляр назад, схватывает попавшийся на пути носовой платок и, высоко держа его в одной руке, размахивая им в воздухе, на трех конечностях подскакивает к меху, хлещет его платком несколько раз. Не ощущая никакого сопротивления со стороны враждебного объекта, Иони смелеет все больше, он начинает бить мех кулаком, опасливо уцепляется зубами за край матерчатой обшивки и перевертывает мех на другую сторону, пристально рассматривая под битую материю. Хотя он и решается на непосредственное соприкосновение с мехом, но все же побаивается его, держится лишь около края его, уцепляется не за самый мех, а за материю, отскакивая прочь при малейшем движении меха. Я беру мех и свертываю его в трубку, — шимпанзе снова весь взъерошивается, с усилием придвигает к меху большое кресло и тяжело опрокидывает его прямо на мех, потом становится сам на поваленное кресло, быстро сбегает с него на пол, приволакивает корзину от бумаги, надвигает ее на мех, бросает в мех найденной на полу коробочкой.

Через некоторое время Иони применяет новые способы нападения. Толкая кресло то с одной, то с другой стороны, он начинает перекатывать кресло по меху, осторожно тащит мех рукой, стучит по нему кулаком, дергает его руками, грызет зубами, стараясь ухватить не за волос, а за материю, зацепляет его и перевертывает с боку на бок; найдя дырку, Иони просовывает туда палец, тянет мех к себе сначала боязливо, потом все более и более уверенно; затем он осваивается настолько, что чувствует себя совершенным хозяином положения: он выщипывает мех зубами, выплевывая его потом изо рта, стучит по меху обеими руками, встает на него ногами, наваливается на него всем телом, вновь встает и опять прижимает его к полу всей своей тяжестью.

Когда я делаю из меха подобие живого существа и заставляю его отчаянно стучать по клавишам рояля, Иони опять испуганно хватается за каждый предмет, пытаясь бросать им в мех или торопливо, боязливо бегает по комнате и сваливает на пол все вещи, которые в состоянии свалить.

Интересна реакция шимпанзе на чучело баклана. При первом показывании птицы, посаженной на стул, шимпанзе обнаруживает все признаки большого страха и душевного смятения.

Он бросается от птицы прочь, прячется под стол, выбегает оттуда, взбирается на стол, быстро, не оглядываясь, перебегает по столу, оттуда соскакивает на стул, бегает по стульям, снижается на пол, суетится, не находя себе места. Его шерсть все время поднята дыбом, он не спускает глаз с чучела, его губы плотно сдвинуты, своеобразно сложены, слегка вытянутым вперед мысиком, и верхняя губа горбиком нависает над нижней (Табл. B.22, рис. 1, 3). От времени до времени Иони отрывисто хрюкает, привстает в вертикальное положение, подпираясь одной рукой, несколько раз приседает и привстает, стоя на одном месте, то сгибая, то выпрямляя колена, вытягивая руку по направлению к волнующему объекту.

Когда шимпанзе ознакомился на опыте со свойствами чучела и обнаружилась полная его безвредность для обезьянчика, он перестал так сильно бояться баклана и уже не выделывал перед ним экстравагантных поз и жестов угрозы и нападения. Но известное беспокойство и неприязненное чувство по отношению к птице у Иони повидимому оставались довольно длительно, и если представлялась к тому возможность, он всячески старался своими силами убрать с глаз долой ненавистное существо, нагнать на него страх или причинить ему какую-нибудь неприятность.

Я сажаю чучело на стул в той комнате, где играет Иони, — шимпанзе уже обеспокоен и предпринимает самостоятельные попытки к удалению баклана из комнаты. Он схватывается за стул со стороны спинки или за ножку, откуда не может видеть самой птицы, и, видимо чувствуя себя в меньшей опасности, с сосредоточенным видом, плотно стиснув и сгорбив губы, начинает возить стул по комнате. От времени до времени Иони бросает стул, поспешно отбегает от него и опять заглядывает на него с той стороны, откуда видно чучело, и, снова видя невредимо сидящую птицу, принимается за прежнее вожение, еще и еще раз контролируя его результаты.

Если и в последующем все оставалось попрежнему, шимпанзе начинал дергать и трясти стул, пытаясь опрокинуть на пол раздражающее существо, при малейшем его движении отшатываясь и пулей уносясь прочь в самый дальний угол комнаты, с тем чтобы в следующий момент снова начать преследование птицы, бросая в нее вещи, намахиваясь на нее тряпкой.

Если чучело баклана помещают на виду у шимпанзе, но за пределами его досягаемости (например на высокий шкаф), шимпанзе чрезвычайно озлобляется. Стоя внизу, он то проделывает выразительные позы угрозы, то суетливо бегает по комнате, то что, есть силы стучит суставами сложенных пальцев в дверцы шкафа, то, преодолевая страх, делает наскоки на шкаф и пытается на него взобраться; не преуспевая в этом, Иони мечется туда и сюда, сбрасывает на пол все, что может сбросить, и вне себя сильно кусает даже своих домашних, даже меня.

Определенную злобную реакцию вызывают у Иони картина шимпанзе (Шпехта) и его собственное изображение на фотографических снимках или в зеркале.

Как уже было упомянуто, первоначально Иони сильно боялся картины шимпанзе и убегал от нее, позднее он сам стал ожесточенно преследовать картину, при каждом ее появлении лаял, задорно налетал на нее и даже пытался разрывать.

По отношению к своим фотографиям Иони держал себя весьма агрессивно: сначала он всматривался в них, дотрагивался до них губами, потом вырывал их из рук, бросал на пол, царапал ногтями, особенно в области лица, и не унимался до тех пор, пока не разрывал их зубами на мелкие куски.

Показывание Иони рельефно снятых фотографий с людей не вызывало у шимпанзе никакой одиозности, хотя он так же внимательно занимался их разглядыванием.

При демонстрировании Иони альбома с разными животными^[72] у шимпанзе также наблюдалась диференцировка реакций: например изображение птиц Иони разглядывал совершенно спокойно, но фотоснимки со зверей с рельефно выраженными мордами, с отчетливо выступающими, сверкающими глазами (как например у обезьян, тигров и др.) Иони встречал неприязненно, колотил по ним кулаком и всячески стремился их уничтожить.

Даже плоская деревянная фигурка качающегося оранга вызывала агрессивные действия шимпанзе; увидев впервые эту фигурку, шимпанзе тотчас сделал типичную злобную гримасу, сморщил верхнюю часть лица, снизил брови, сощурил глаза, а потом, зацепив оранга пальцами руки за подбородок, резкими повторными движениями стал порывисто притягивать фигурку к себе и всячески стремился ее разрушить.

Тем более конечно волнуется шимпанзе, видя свое собственное изображение в зеркале (Табл. B.33, рис. 1—4) и даже в простом стекле. Сначала он пристально всматривается в изображение, удивленно открывает рот (Табл. B.33, рис. 1), усматривая рожицу обезьяны, заводит руку за зеркало и производит там хватающие движения пальцами, как бы желая уцепить невидимое существо (Табл. B.33, рис. 2), а потом после тщетности своих попыток сжимает пальцы в подобие кулака и бешено повторно и резко ударяет рукой в свое отражение в зеркале (Табл. B.33, рис. 3). По мере того как усиливаются частота и звучность его стука, он впадает как бы в неистовство, причем мимика его лица становится чрезвычайно выразительной и своеобразной: он слегка откидывает назад голову, призакрывает глаза, полуоткрывает рот, его верхняя губа подергивается волнообразной судорогой, причем кратковременно обнажаются то правый, то левый верхние клыки; от времени до времени в такт ударам руки он издает глухой отрывистый, как бы откашливающийся звук.

С каждым новым ударом возрастает горячность его нападения, наконец он уже впадает в злобное неистовство, почти совсем смыкает глаза и все колотит, колотит как бы в полном безумии (Табл. B.33, рис. 3).

В другое время повторно показанное (и даже подвешенное в клетке Иони) то же зеркало уже не вызывает у Иони такого большого любопытства и такой необычайной агрессивности, хотя реакция его далеко не миролюбива.

Увидев свой образ, Иони быстро, широко и глубоко раскрывает рот, обнажает всю глотку и издает короткий, гортанный звук, как бы давясь; при этом он так сильно оттягивает губы в стороны, что обнажает оба ряда зубов и десны.

Затем, не спуская глаз с зеркала, он либо стучит по нему рукой, сильно ударяя зубами широко раскрытого рта, либо начинает повторно медленно широко раздвигать и быстро резко смыкать челюсти, производя зубами громкий лязгающий, щелкающий звук, как бы угрожая. Это повторяющееся открывание и закрывание рта скоро приводят его к настоящей зевоте, которая производится порой три-четыре раза подряд. Порой, смотрясь в зеркало, Иони начинает часто-часто трясти головой, качая ее справа налево, а то вдруг, пассивно отвесив нижнюю губу, быстро махает головой сверху вниз.

Видя своего двойника с такой агрессивной миной, подзадорив себя, а быть может и не понимая или забывая, что он сам тому виновник, Иони злобится больше: он ожесточенно хлопает распростертой рукой по стеклу, отбегает весь распушенный, ударяет кулаком в стену клетки, снова приближается, налетает на зеркало, схватывает держащую зеркало веревку, яростно рвет ее, приблизив свое лицо почти вплотную к зеркалу и все время пристально глядя на свое изображение, стараясь захватить руками этого ускользающего от него двойника.

Продолжая смотреть в зеркало, вдруг Иони начинает кусать себя, разрывает лежащую поблизости веревку, а потом опять, не спуская глаз с зеркала, трясет головой, обнажает зубы, раскрывает рот, встав против зеркала на-четвереньках, перепрыгивает с рук на ноги, с ног на руки, держа раскрытым рот, и так учащает темп прыжков, что, когда на него смотришь, невозможно отличить очертаний его фигуры.

Иногда, войдя в раж, Иони, стоя перед зеркалом, даже переворачивается вокруг своей оси, потом отбегает от зеркала и с силой сотрясает свою клетку, как бы желая ее сокрушить. Присматриваясь и видя своего мнимого противника целым и невредимым, в другое время, Иони применяет совершенно неожиданный способ его уничтожения: он набирает в рот воды, а порой даже и своей мочи и пускает ее на лежащее на полу зеркало, чем нередко заставляет расплыться изображение; этим актом шимпанзе реально освобождает себя от раздражающего сообщества своего двойника. Позднее, вполне освоившись со своим зеркальным изображением, Иони развлекался тем, что подолгу сидел и трещал перед ним губами (Табл. B.31, рис. 4).

Усматривая собственное отражение даже в чрезвычайно миниатюрном виде, в металлических блестящих шариках на спинке кровати, Иони взбирается на кровать, стучит зубами и руками по шарикам, старается их расшатать и, если это не удается сделать, припадает к ним зубами и грызет их.

Присматриваясь к блестящей поверхности дырокола и видя там силуэт своей головы, Иони, слегка приоткрыв рот, проводит дырокол перед глазами, пристально следя за перемещением силуэта, закинув кверху голову, то совершенно приближая свое отражение к глазам, то опять отводя, трещит вытянутыми вперед губами, тянет к нему свою руку, как бы вызывая на ответные действия.

Металлический блестящий, отражающий предметы настольный звонок интригует Иони. Шимпанзе обнюхивает звонок, царапает по нему зубами, стучит по нему сложенными пальцами, производит вызывающие задорные позы раскланивания, приглашения к игре. Повидимому отражение в блестящей поверхности звонка самого Иони побуждает его квалифицировать этот предмет как одушевленный, способный дать ответную реакцию.

Однажды, занимаясь с Иони вне лабораторной обстановки, я необычайно удивилась тому, что Иони начал выстраивать губами всевозможные комичные гримасы и махать в воздухе рукой; оглянувшись, я увидела, что Иони усмотрел свое изображение в большом зеркальном трюмо, находящемся далеко сзади меня, но впереди него. Я стала наблюдать, что будет дальше. Конечно Иони не ограничился этой созерцательной ролью, он сорвался с места и на-четвереньках побежал прямо к зеркалу; на своем пути он несколько раз приостанавливался и притаптывал одной ногой, а подойдя вплотную к зеркалу стал стучать сложенными суставами пальцев по подзеркальнику, бить распластанной рукой по зеркальному стеклу. Через некоторое время Иони несколько раз отступал от зеркала, пристально смотрел на себя, а потом, широко раскрыв рот и обнажив дальше десен все зубы, подпрыгивающей походкой снова приближался к зеркалу и с силой ударял зубами раскрытого рта по стеклу, с каждым ударом усиливая и учащая стук (Табл. 3.2, рис. 1).

Боясь, что зеркало разлетится в куски, я отстранила Иони, но он, ловко извернувшись, улучил момент и опять с силой стал бить рукой в стекло. После насильственного удаления Иони от зеркала он тем не менее не успокоился и пытался хотя издали запугивать, дразнить и задирать своего зеркального собрата.

И вот шимпанзе то привставал в вертикальное положение, угрожающе намахивался на зеркало рукой (Табл. 3.2, рис. 2), то приседал и выпрямлялся вверх, с каждым новым разом все учащая темп этих чередующихся движений. Наконец, встав вертикально, вытянувшись во весь рост, Иони с поднятыми вверх руками, с оскаленным ртом двинулся к зеркалу и начал колотить суставами пальцев по стеклу, обильно награждая тумаками своего отраженного двойника (Табл. 3.2, рис. 3). Впоследствии мне всегда стоило большого труда удерживать шимпанзе от того, чтобы он не разбил трюмо, так как всякий раз, как Иони видел свое изображение, он загорался горячим желанием завязать с ним драку.

Видя случайно свое отражение в стеклах окон и дверей, Иони также пристально всматривался и в них и издавал глухой, почти собачий лай.

Иногда же он намахивался на зеркало тряпкой, пушился, широко раскрыв рот, и, обнажив зубы, бросался вперед на зеркало, топая ногой.

Естественно, что показанное Иони чучело маленького (4-месячного) шимпанзенка производит на Иони еще большее впечатление, нежели зеркальное изображение, приводя Иони в возбуждение: он встает в вертикальное положение, оскалив рот, и, обнажив зубы, он смотрит на чучело (Табл. B.24, рис. 1), а потом, опираясь на все 4 конечности, выставляет вперед руки, вслед затем часто и повторно начинает топать одной ногой, при этом широко раздвигает челюсти, оттопыривает губы, открывая на всем протяжении оба ряда зубов и десны, фиксируя взглядом раздражающий его объект (Табл. B.24, рис. 2). В следующий момент Иони опять встает на ноги, освобождает руки и, выпрямившись почти во весь свой рост, вскидывает вперед и кверху верхнюю губу, обнажая всю верхнюю десну, и яростно наступает на чучело шимпанзенка, ринувшись по направлению к нему всем своим телом (Табл. B.24, рис. 3).

Конечно мертвые и живые звери возбуждают чрезвычайно энергичные ответные реакции шимпанзе, реакции с преобладанием агрессивного действия, причем величина этой агрессивности диференцирована по отношению к разным животным и даже по отношению к одному и тому же животному имеет ряд неодинаковых степеней в зависимости от поведения этого животного. Однажды я показала шимпанзе только что убитого зайца. Шимпанзе присел на месте от неожиданности и испуга, скорчив злобную гримасу и показав зубы (Табл. B.25, рис. 1). Быстро он оправился, приподнялся на ногах, сложил пальцы в кулак, вытянул руку и, сохраняя тот же оскал зубов, пытался ударить зайца, но неудачно, так как я во-время успела отодвинуть зайца подальше (Табл. B.25, рис. 2).

Иони видимо рассердился больше, он сильнее сморщил верхнюю часть лица, скривил в сторону плотно сжатые губы, крепче сжал кулак и решительнее вытолкнул вперед по направлению к зайчонку свою руку, но опять ловким маневром я убрала зайца — и угрожающая рука шимпанзе повисла в воздухе (Табл. B.25, рис. 3).

Тогда Иони встал на-четвереньки в наклонное положение, выставил вперед руки и, несколько опустив голову, как бы приготовившись бодаться, раскрыв рот, быстро начал качаться и подпрыгивать, стоя на месте, перекидываясь с рук на ноги, с ног на руки и с каждым разом все учащая, все усиливая темп этих прыжков (Табл. B.25, рис. 4). Вдруг он освободил одну из рук, приподнял ее от земли и стал производить ею многократные намахивающиеся движения; при этом он совершенно сморщил верхнюю часть лица, максимально раскрыл рот и, отвесив нижнюю губу, стал так часто трясти головой справо налево, что отвисшая нижняя губа дрожала и тряслась из стороны в сторону (Табл. B.25, рис. 5).

Наконец наступил такой момент, когда чувство злобы повидимому настолько превозмогло над чувством страха, что шимпанзе, игнорируя всякую опасность, бросился в направлении враждебного объекта, схватил его рукой и стал рвать за шерсть (Табл. B.25, рис. 6).

Вторично показанный на следующий день мертвый заяц уже не вызывает у шимпанзе испуга, но лишь злобу. Шимпанзе сразу встает в вертикальное положение, сморщивает губы, во что бы то ни стало он хочет достать зайца рукой, намахивается на него, бьет его кулаком. Если Иони даешь волю, он выщипывает у зайца шерсть, рвет его за лапы.

Если я не даю зайца на расправу, Иони изливает свою злобу иными способами: то он бьет распростертой рукой по стене, угрожающе стучит сложенными пальцами по столу, с каждым стуком все усиливая удары, и после наиболее сильного и последнего стука сам бросается в сторону раздражающего предмета.

Если я, взяв зайца в руки, делаю им наступление на шимпанзе, Иони поворачивается ко мне спиной или боком, отвертывает лицо и глаза, стараясь отражать нападение тыльной стороной руки или даже локтем.

В отношении к животным, оказывающим шимпанзе самопроизвольное сопротивление, эта злоба еще усугубляется, как это замечалось например в отношении кошки. Иони не может видеть равнодушно даже спокойно сидящую кошку, и схватка возникает неминуемо при каждой их встрече. Сначала шимпанзе, смотря в упор на кошку, принимает свои обычные вызывающие позы (представленные на Табл. B.25, рис. 4, 5) — позы угрозы: он привстает на ноги, наклоняется несколько раз вперед всем туловищем, трясет головой, оскалив зубы, стучит ногами или размахивает руками перед самой мордой кошки, как бы дразнит ее и пытается ущипнуть ее. Выпущенные кошкой в качестве орудия обороны когти возбуждают еще большую злобу шимпанзе, и, раз оцарапнутый, он неумолим в преследовании ее и яростен и жесток в нападении. Тогда он бегает за кошкой без устали, догоняя ее, доводя ее до изнеможения, лазая и взбираясь вслед за ней, он находит ее в самых укромных уголках и, настигнув там, схватывает ее, притягивает к себе и, оскалив зубы, с жаром осуществляет над ней форменную вивисекцию. Иони щиплет кошку, теребит ее за шерсть, тискает, рвет ее за хвост; держа кошку одной своей рукой, Иони размахивает перед ней другой рукой и сложенными пальцами бьет ее в голову, стараясь метить удар в глаза и лоб, и тогда ударяет особенно резко, с каждым разом все учащая, все усиливая стук и наконец отталкивая ее от себя прочь.

Наступая так решительно, Иони в то же время не забывает и обороняться; при выскальзывании жертвы, готовясь к защите, он тотчас же повертывается к ней боком или спиной, он часто держит одну руку перед глазами, впереди себя, он отворачивает от кошки лицо, при этом он (как то обычно при злобе) оттягивает кверху и кривит верхнюю губу, обнажая правый клык; затем справа налево по губе шимпанзе пробегает легкая судорога, обнажая на мгновение левый клык, и тогда Иони бьет кошку во что придется, лишь тыльной стороной руки; нередко случается и так, что, схватив кошку за хвост, Иони волочит ее за собой, с довольной улыбкой, идя как победитель с трофеем и не обращая ни малейшего внимания на отчаянные крики пойманной жертвы.

Вырвавшаяся с трудом кошка свое единственное спасение может найти лишь спрятавшись за тяжелую мебель, за придвинутое к стене пианино, куда Иони не может пролезть уже в силу большей своей величины, — но тогда он длительно и терпеливо сидит у места ее исчезновения, выжидая жертву; если она длительно не появляется, он топает ногами, бьет кулаком в ту вещь, за которой она спряталась, вызывая, намахивается на нее рукой; если шимпанзе видит кошку хотя издали в просвете между мебелью, он заходит со всех сторон от места ее укрытия, и если у нее оказываются два возможных места выхода, то он поминутно перебегает от одного к другому, гонит ее от первого и торопливо бежит ко второму, боясь пропустить момент ее выхождения. И шимпанзе так настойчиво и терпеливо подстерегает кошку, что с трудом удается оторвать его от этого занятия. В случае пребывания кошки за пределами досягаемости шимпанзе (например где-нибудь на вышке шкафа) Иони изливает свою злобу иным способом: он мечется по комнате, стучит кулаками в. мебель, в шкаф, на котором она сидит, в стены комнаты, с силой сотрясает дверь, хлопает ею, резко открывая и закрывая ее, и держит себя как сумасшедший.

Это проявление злобности со стороны шимпанзе обнаруживается не только по отношению к животным, проявляющим к нему известную агрессивность, но и к совершенно инертным и беззащитным созданьям, даже более того — разрушительные инстинкты Иони и его стремление к насилию проявляются тем сильнее, чем меньше и беззащитнее животное, на которое он нападает. Ничем другим он не занимается так длительно и охотно, как этими истязаниями, и он никогда не пропускает ни малейшего случая покуражиться над меньшими своими собратьями.

Таблица 3.2. Позы агрессивно-возбужденного шимпанзе (реакция на свое зеркальное отражение)

Рис. 1. Поза угрозы.
Рис. 2. Намахивание рукой на свое отражение.
Рис. 3. Наскок на раздражающий стимул.

В первый же момент встречи Иони с каким-либо маленьким живым существом или при нарочитом показывании обезьяннику миниатюрного животного (например маленького кролика) Иони открывает рот и оскаливает зубы до самых десен, потом он намахивается сложенными пальцами, потом желает достать животное и, ухватив, мнет его в руках и ногах, тискает, щиплет, колотит, не обращая ни малейшего внимания на отчаянные крики жертвы. Это преследование и нападение Иони на малых и беспомощных так неудержимо, что делает его на воле даже опасным. Он без удержу бросается вслед за маленькими детьми, набрасываясь и кусая их, за всеми небольшими домашними животными, как курами, утками, голубями, поросятами, собаками, преследуя их до изнеможения и с ожесточением нападая на них в случае поимки.

Как сейчас помню трагический случай, имевший место в деревне, куда мы вывозили Иони на лето. Мы спускались с обезьянчиком с крылечка дома, причем я вела его за левую руку; навстречу нам на то же крыльцо взбиралась деревенская женщина, державшая также за левую ручку свою трехлетнюю дочку; пришлось так, что на одной ступеньке оба дитяти поровнялись и пришли в соприкосновение. Иони мгновенно вырвался у меня из рук и бросился к девочке; та в испуге оторвалась от матери и отбежала; Иони бросился за девочкой, свалил ее на землю, всей тяжестью тела навалился ей на спину и до крови укусил ее в тыльную часть шеи. Если бы во-время мы не подоспели на помощь, возможно, что зверок мог бы загрызть девочку до смерти.

Второй случай не менее характерен. Я — в сообществе 3 человек: 2 мужчин и 13-летней, миниатюрной по виду девочки — пошла впервые смотреть Иони в зоологический магазин, где он продавался. Удовлетворив первое любопытство при ознакомлении с шимпанзе, мы, стоя на месте в тесной комнате, перешли к деловой стороне разговора с хозяевами фирмы и на время оставили зверька без внимания. Он шнырял у нас под ногами, забавлялся с бегавшей собачонкой, тискал, щипал ее, награждая ее пинками, гонял с места на место; вдруг совершенно неожиданно для нас он подскочил к девочке и до крови укусил ей голени обеих ног. Укусы были так значительны, что немедленно пришлось ехать на перевязку к врачу. И позднее, уже будучи перевезенным к нам в дом, Иони еще длительно был опасен для этой девочки и при каждом удобном случае пытался ее кусать, хотя сам никогда не испытывал со стороны ее никаких нападок.

В другое время я не раз замечала, что даже среди большого общества людей шимпанзе тотчас же усматривает более юных (например подростков лет 15—16) и стремится их схватить рукой, ущипнуть или даже и покусать. Один 14-летний мальчик, пришедший к нам вместе со взрослыми и сидевший совершенно спокойно, прямо замучился, не зная, как спасти и куда девать свои ноги от укусов зверька, совершенно не дававшего ему покоя и беспрестанно подбегавшего и хватавшего его зубами за ноги.

Это неудержимое стремление Иони к нападению на «малых мира сего» нигде не проявляется так рельефно, как в отношении к мелким животным и насекомым.

Показанные обезьянчику тритоны и лягушки тотчас же избиваются им. Он не может видеть равнодушно даже спокойно сидящих лягушек, они обычно вызывают определенное отвращение Иони. Сначала, увидев лягушку, шимпанзе чрезвычайно внимательно вглядывается в нее, сильно вытягивая по направлению к ней плотно сложенные губы (Табл. B.8, рис. 3), потом он делает характерную мину отвращения^[73] и намахивается на лягушку кулаком; если его рука приходит в соприкосновение с кожей лягушки, Иони обнюхивает руку, а потом тщательно вытирает ее обо что-либо. Если лягушка все еще торчит у Иони перед глазами, он становится против нее на-четвереньки, выставив далеко вперед руки, в упор глядя на ненавистное существо, а потом, стараясь не входить с ним в соприкосновение, лишь отстраняя мою руку, держащую лягушку, пытается оттолкнуть ее подальше от себя; при этом его лицо имеет такое же выражение, как при нападении на зайца и на чучело баклана: губы плотно сжаты и слегка вытянуты вперед, верхняя губа вздута горбиком и резко выпукляется над нижней (Табл. B.22, рис. 1, 2, Табл. B.25, рис. 1, 2).

Даже каждую появившуюся муху Иони преследует, пытается ее поймать, убить, а иногда и съесть.

Жуки, тараканы, гусеницы хотя повидимому и вызывают у него брезгливое чувство, тем не менее подвергаются его жесточайшему избиению.

Стоит Иони где-либо увидеть ползущего таракана, он старается долезть до насекомого, как бы недосягаемо оно ни было, не спускает с него глаз, пушится; добравшись вплотную до таракана, Иони сильно хлопает по нему распростертой рукой, давит его суставами сложенных пальцев, пристально смотрит на остатки, растирая их до тех пор, пока от них не останется лишь мокрое пятно.

Свершив это «кровавое», «мокрое» дело, Иони подносит руку к носу и принюхивается к своим пальцам с гримасой отвращения на губах, а затем усиленно, тщательно вытирает пальцы обо что-либо сухое — о пол, стены, — касаясь как раз теми частями, которые приходили в соприкосновение с тараканом; даже когда он обсушит руки совершенно, то-все еще многократно принюхивается к ним и повторно их вытирает, желая уничтожить окончательно последние следы запаха. Характерно, шимпанзе с большим энтузиазмом сам занимается ловлей тараканов, длительно выслеживая их появление из щелей своей клетки, залезая и тщательно обыскивая шкафы, где они водятся. Нередко, чтобы ускорить их выход наружу, он даже прибегал к опосредствованному способу ловли, брал палочку или соломинку и, протыкая ее в щели, выгонял их оттуда. Едва тараканы появлялись, как Иони с ожесточением набрасывался на них и убивал.

Увидев ползущего по полу жучка, Иони и его хлопает рукой, а вслед за тем обнюхивает руку; потом, видя, что жучок продолжает ползти, он накрывает его тряпкой и бьет его через тряпку, явно не желая входить в непосредственное соприкосновение с насекомым, потому ли что питает к нему непонятное для нас отвращение, потому ли что несколько боится жучка.

Так как закрывание жучка тряпкой не позволяет Иони точно наметить удар в самого жучка, то обычно жук остается целым и снова выползает из-под тряпки наружу, и Иони опять покрывает и опять ударяет его, повторяя эту процедуру до тех пор, пока окончательно не умертвит жука.

Если у шимпанзе на этот случай не оказывается под рукой тряпки, Иони старается отталкивать жучка тыльной стороной кисти, именно волосатой, а не голой ее частью; иногда же он употребляет для этой цели не кисть, а предплечье и локоть. Видя неподвижность жука, Иони пытается дотронуться до него губами, но когда жук начинает шевелить ножками, Иони отшатывается и после того ударяет и отбрасывает жука от себя особенно резко, настойчиво и ожесточенно. Подавляющее большинство вышеприведенных случаев агрессивных реакций шимпанзе явственно свидетельствует о том, что эмоция злобы появляется у Иони в противовес эмоции страха, связана с инстинктом самосохранения и представляет собой реакцию самообороны.

Естественно, что эта злоба возникает у шимпанзе не только по отношению к незнакомым и пугающим животным, но и к посторонним, чужим людям и к неизвестным предметам, не успевшим выявиться перед зверьком в благожелательном к нему направлении.

Так например при первом нашем посещении зоологической фирмы, где продавался зверок, на каждую нашу попытку вступить с ним в контакт, взять его на руки Иони отвечал решительным сопротивлением и тотчас же пытался кусать нас. Он порывался кусаться даже в том случае, когда мы уже перестали обращать на него внимание и были заняты разговором с его хозяевами.

В первые дни пребывания в нашем доме Иони кусал нас всех при каждом соприкосновении с ним, причем особенно доставалось тем, кого он меньше боялся, — именно нам, женщинам, оказывавшим меньшее сопротивление его диким замашкам, и в частности моей маленькой сестренке, которой он совершенно не давал проходу, стараясь при каждом ее появлении во что бы то ни стало зацепить ее, удержать, покусать^[74] .

По мере освоения шимпанзе с нами прекратилось и его злобное кусание нас, но сохранилась его тенденция к одиозным действиям против чужих людей.

Например наших немногих гостей Иони встречал крайне недружелюбно: либо он пытался их кусать, либо, если его отстраняли от них, он брал посредствующие орудия нападения, намахивался на них палкой (стуком которой его раньше пугали), бросал в них эту палку, брал тряпку и, держа ее в поднятой руке, крутил ею вверху и хлестал ею по воздуху, стараясь достать незнакомца. Нередко, боясь чужих, Иони покрывал себе лицо и голову тряпкой, и тогда наскакивал на пришедших более смело и настойчиво.

Но даже и в отношении своих домашних, к которым он привязан, шимпанзе нередко загорается злобным чувством и становится опасным.

Эта злоба проистекает из того же источника самосохранения и обычно бывает связана с неудовлетворением его физиологических потребностей, вызывается нарушением его физического благополучия вследствие болезни, усталости, телесного наказания; нередко Иони злобится в случае невыполнения его желаний и противодействия тем или иным его поступкам.

Например, когда шимпанзе хочет есть, пить, спать, он возбудим особенно сильно и сердится при малейшем отдалении момента удовлетворения этих его потребностей и непонимания его требований.

Бывает так, что вечером он проголодается, а у меня еда еще неготова, разогревается; чтобы Иони не скулил и не хныкал, я пытаюсь чем-либо занять его и даю ему в руки какую-либо из его игрушек; он порывисто схватывает этот несоответствующий его потребности дар, яростно грызет его и с ожесточением отбрасывает от себя.

Вечером, в час его сна он не отпускает меня от себя ни на шаг, и когда я все же вынуждена выйти из его комнаты, я слышу, как он начинает швырять по комнате предметы, бросая их из угла в угол и разражаясь плачем, если я долго не возвращаюсь.

Иногда днем, проголодавшись в случае моего запоздания с приходом, Иони выражает злобу чрезвычайно демонстративным способом: он громыхает трапециями, стучит суставами сложенных пальцев или распластанной кистью руки по стенам и дверям, производит стук и грохот всеми имеющимися в его распоряжении способами, валит мебель, палки, деревянные игрушки, бросает их с места на место, издает типичный, ухающий, повышающийся звук, заканчивающийся обрывистым скрипучим троекратным лаем или двумя ударами кулака в стену клетки.

Если взамен себя в момент ухода я даю ему «тряпку-утешительницу», он резко отбрасывает ее от себя, а когда я настаиваю и предлагаю ему вторично и третично ту же вещь, он схватывает ее, зацепляет зубами, рвет и, демонстративно глядя на меня, растаскивает тряпку на куски и откидывает от себя; иногда в аналогичных случаях, если под рукой нет никакого предмета, на который Иони мог бы излить свою злобу, он начинает кусать самого себя за руки, за ноги.

К вечеру, когда шимпанзе хочет спать и уже утомлен, он допускает только мое присутствие, а приближение всякого человека, даже из группы наших домашних, вызывает его бурный протест, и либо он с злобным гарканьем набрасывается и кусает подошедшего, либо резко ухает, намахивается на него рукой и отстраняет.

Будучи в состоянии нездоровья, Иони особенно недоверчив и злобен: тогда он совершенно не допускает к себе чужих, тотчас же пытается кусаться, он настороженно и агрессивно держится даже со своими домашними, всегда предпочитает оставаться с теми, к кому всего больше привязан (как бы желая быть в большей безопасности), под опекой человека, завоевавшего его наибольшее доверие; Иони делает все попытки, чтобы оставить около себя данное лицо, но обнаруживает в этом случае не столько ласковую просительность, сколько злобную требовательность, при малейшем неудовлетворении его желаний злобясь, огрызаясь и даже кусая самых близких лиц.

Когда Иони ест, он не дает прикоснуться к еде никому кроме меня — его «noernst» — и если даже кто-либо из домашних делает вид, что тянется за его едой, он оскаливает зубы, издавая короткий отрывистый, как бы кашляющий звук «а-а» и яростно схватывает мнимого конкурента за руку.

Ранее^[75] уже было отмечено, с каким озверением шимпанзе встречает всякое посягновение на его вещи, как неистово, с напряжением всех сил борется он за обладание присвоенными себе вещами и как разъяряется в случае ускользания от него желаемых объектов.

Естественно, что всякая попытка, лишающая шимпанзе дорогой ему свободы, вызывает у него злобные чувства, и когда даже я начинаю его ловить и насильно сажать в клетку, он вне себя набрасывается на меня, ревет, кричит, визжит, ерзает по полу и кусает. Даже простое невинное удерживание Иони на одном месте или на коленях вопреки его желанию, схватывание его руки, ноги, защемление его пальцев немедленно вызывает у шимпанзе злобную гримасу и попытки отстаивания своих прав с помощью зубов (см. об этом ранее — «Свободолюбие и борьба за свободу»). Тем более конечно неистовствует Иони, когда ради обуздания его метаний по комнате стараешься хотя бы на время уборки комнаты связать его или прикрутить шнурком к определенному месту.

Как то уже было отмечено (стр. 99, «Свободолюбие и борьба за свободу»), определенную злобную реакцию шимпанзе вызывают всякое его одевание, знаменующее для него посягновение на свободу его движений.

Нечего и говорить, что Иони озлобляется при причинении ему физической боли (при его наказывании), особенно когда это исходит со стороны мало близкого ему лица, когда шимпанзе в ответной агрессивной реакции так звереет и так разъяряется, что становится серьезно опасным.

В некоторых случаях мы определенно можем говорить о мстительности шимпанзе.

Однажды Иони обжегся рукой о только что вытопленную железную печь, — через некоторое время он покрылся тряпкой и стал угрожающе налетать на эту печь, хлопая по ней рукой.

В исключительных случаях наказывания Иони плеткой за особые провинности (укус деревенской девочки) замечается, что если это наказывание осуществляется своими людьми (его хозяевами), он переносит его покорно: он сидит, не сходя с места, и при каждом ударе делает типичную злобную гримасу, обнажает верхние зубы, судорожно кривит губы, морщит верхнюю часть лица, но не переходит в наступление; в крайнем случае он изливает свою злобу лишь на орудие наказания: схватывает плетку, грызет ее зубами и ожесточенно отбрасывает прочь. Но стоит кому-либо из посторонних хотя бы легко ответить ударом на его легкий укус, он прямо свирепеет и набрасывается тогда уже с удесятеренной силой и злобой.

Правда, порой Иони старается отомстить и своим, но никогда он не разнуздывается так сильно, как по отношению к чужим.

Например он провинился, я намахиваюсь на него рукой, однократно щлепаю, он явно злится, оскаливает зубы, кривит рот и в свою очередь ударяет меня рукой и отбегает. При случайном причинении зверьку боли он производит частое как бы досадливое придыхание, как в случае его поимки при играх ловли.

Если шимпанзе находится в своей клетке, а не на свободе в комнате, он видимо чувствует себя более уверенным и при наказывании его там мстит более агрессивно и нередко кусает даже и своих.

Не могу не упомянуть еще раз о случае задержанной злобы (приведенной в отделе «1. Лечение шимпанзе.»), который явно указывает, что шимпанзе необычайно диференцирует свою агрессивность в зависимости не только от места, но и от лица, по отношению к которому эта злоба возникает, — что терпится им при одних условиях, не допускается при других, что прощается одному, не дозволяется другому. Пословица: «Quod licet lovi, nоn licet bovi» оправдывается и в «этикетах» шимпанзе.

Уже не раз было упомянуто о необычайной склонности шимпанзе заражаться из подражания настроением, чувством окружающих близких к нему лиц, и чувство злобы не составляет в этом отношении исключения^[76] , более того — можно определенно сказать, что Иони особенно легко солидаризируется с человеком в проявлении злобных чувств.