В противоположность шимпанзе дитя человека при заболевании очень неохотно, недоверчиво и неприязненно относится к лечебным манипуляциям и приемам лекарства; все мы знаем, сколько труда и терпения стоит лечить ребенка, сколько ухищрений, изворотливости приходится применять даже своим людям, чтобы дитя дало обследовать себя, показало больное место, рану, занозу, дало ее смазать лекарством. В то время как шимпанзе Иони сам энергично работает в болевом пункте, расковыривает до крови ранки, вынимает занозы, вздрагивает от боли и тем не менее не прекращает своих манипуляций, — дитя боится дотронуться до болезненного места, опасаясь причинить себе боль. Как панически боится дитя крови! Однажды мой малютка (в возрасте 2 г. 2 м. 21 д.) испачкал пальчик иодом, — он кричал что есть силы, боясь взглянуть на палец, думая, что идет кровь. «Боюсь!» — с плачем кричит он (при легком заболевании) во все время его осмотра доктором, и когда последний тем не менее продолжает его выслушивать, он неистово выкрикивает: «Неть, неть, неть,» отвращаясь от этой даже сравнительно безболезненной процедуры. «Балиста порошочек!» (боюсь порошочков), — этими словами встречает он (2 г. 4 м. 16 д.) предложение выпить лекарство. Иони совершенно спокойно принимал даже такое лекарство, как пахучую ипекакуану и др.

Да и другие манипуляции с дитятей, например вставление в нос ватных тампончиков («запускание гусариков»), промывание глазок, очищение носика, ушек, вызывают неизменно крик малютки; только применение воды — умывание водой личика, купание ручек, обмывание в ванне — видимо всегда приятно дитяти, так как малыш зачастую при этих процедурах улыбается и позволяет осуществлять их над собой совершенно беспрепятственно; самое ощущение теплой воды повидимому доставляет дитяти большое удовольствие.

Крошечное дитя (от 6 месяцев до года) очень охотно допускает, когда взрослые производят с ним разного рода манипуляции в форме гимнастических упражнений: он длительно лежит неподвижно, смотря внимательно перед собой, когда вытягивают в бока и притягивают к тельцу его ручки, ножки, когда поглаживают его по спинке, по животику, когда переваливают его с бочка на бочок; он очень охотно встает в сидячее и стоячее положение, будучи приподнятым за одни кисти рук.

Только что было отмечено, как чутко, болезненно, сострадательно реагирует дитя на боль близкого человека. Зато как охотно принимает оно на себя роль «мнимого» врача у терпеливого «пациента»! Как радостно ребенок (1 г. 0 м. 6 д.) смазывает иодом ранки своим домашним, как энтузиастично «запускает им в нос гусариков», дает с ложечки лекарство, детски веря в действительность лекарств.

Правда, если дитя имеет не слишком большие повреждения, если у него задерется ноготок, поцарапается ручка, ножка, оно (в возрасте от года и до 3 лет) подобно шимпанзе Иони по собственной инициативе обследует свои несовершенства пальцами и ногтями рук, прикладывается к ним губами, касается язычком (Табл. B.61, рис. 1; Табл. B.93, рис. 3, 4), но в противоположность обезьянчику при малейшем болевом ощущении оно тотчас же бросает эти манипуляции и в более позднем возрасте скорее склонно скрыть наличие занозы, нежели обнаружить ее и дать вынуть; тем более конечно оно неспособно (в отличие от шимпанзе Иони) само вынуть себе более глубокую занозу.

Зато дитя (1 г. 11 м. 30 д.) очень охотно занимается безболезненным самообследованием и ощупыванием промежутков пальцев ног (Табл. B.62, рис. 2), очищением своего носика (1 г. 7 м. 1 д.), причем характерно, что подобно Иони оно тащит в рот (вопреки настойчивым запрещениям взрослых) носовые корки (2 г. 7 м. 25 д.) и готово их съесть. Руди подобно Иони зачастую выковыривает ногтем из зубов остатки пищи и хочет подгрызать и отрастающие ногти, если его в этом не удерживают.

Подобно шимпанзе уже крошечный человечек стремится быть чистоплотным и даже в возрасте 11 месяцев, вымазав пальчики кашей, делает трущие движения, стремясь очиститься; в возрасте около 2—3 лет Руди вытирает запачканные пальцы о себя, вымазанные губы вытирает салфеткой, поднося ее ко рту буквально после каждой проглоченной ложки полужидкой пищи (например киселя); дитя неизменно отряхивает с себя даже прилипшие песчинки. Мой малыш еще в возрасте 10 месяцев избегает при ходьбе наступать на мокрые места, и когда нащупает ножкой лужу близ того места, где стоит, идя, сторонится мокроты, отводит, подгибает ножки, чтобы не попасть в нее, не желая наступать, когда его нарочно хотят спустить на мокрое место. Уже 9-месячное дитя нередко прикладывает к носику кулачок, когда чувствует стекание слизи. Позднее оно (1 г. 3 м. 8 д.) подобно Иони вытирает нос тыльной стороной руки, обсушивает его посредством прикладывания носового платка, и только значительно позднее (в возрасте около 2½ лет) осуществляет акт сморкания, причем комично смотреть, как, прежде чем поднести платок к носу, Руди расправляет платок во всю длину, встряхивает его и уже потом прикладывает к ноздрям, сморкаясь с усилием, весь сморщившись (Табл. B.62, рис. 5, 6).

К сожалению, позднее эта чистоплотность ребенка утрачивается, и после 3 (и особенно 5) лет Руди например выказывает полное пренебрежение к чистоте и решительно не считается с этим в своих играх, вымазывая не только руки, но и лицо самым ужасающим образом и не заботясь о приведении себя в соответствующий вид; во всяком случае он никогда не относится к своей внешности так настороженно, как Иони, который не терпел не только непорядка под носом, но даже и простого вымазывания лица, в то время как человеческому дитяти зачастую приходится напоминать о необходимости сморкания, о вытирании губ, вымазанных едой, и т. д. и т. п.

Жизненные навыки, относящиеся к самообслуживанию, выполняются дитятей шимпанзе по своей инициативе, легко и быстро; у дитяти человека они вырабатываются после кратковременного упражнения, но при отсутствии со стороны взрослых контроля в их выполнении сознательно опускаются. Это в особенности хорошо заметно при наблюдении ежедневного самостоятельно осуществляемого туалета ребенка.

Хотя уже 2-летний ребенок относительно хорошо научается чистить зубы щеткой, полуторагодовалый умеет причесывать волосы, 3-годовалый сам моет лицо, намыливает руки (Табл. B.62, рис. 1, 2) и вытирается полотенцем, но если вы не следите, как ребенок производит эти акты, он бежит к вам с полумокрыми руками и лицом, он забывает причесаться или чешет волосы кое-как, чтобы отделаться от этой нудной повинности; чуть не каждый день ребенку приходится напоминать о полоскании рта после еды, о чистке зубов на ночь. Кто наблюдал, как дитя производит эти акты, тот знает, как небрежно, поспешно и мало эффективно они воспроизводятся, особенно живыми и подвижными детьми; того же нельзя было сказать о шимпанзе Иони; несмотря на его громадную подвижность все процессы, связанные с его уходом за собой, он осуществлял необычайно серьезно, деловито и медлительно, хотя конечно и не так совершенно, как человеческое дитя.

Та же самая спешность распространяется у маленького человека и на процессы одевания, еды, питья и другие процедуры, связанные с жизненно-необходимыми актами дитяти.

Подобно Иони уже крошечное дитя при проглатывании не спускает глаз с кормящей его «noernst», следит за каждым ее движением и разражается криком, едва она скрывается с глаз, не покормив его; подобно Иони и мой Руди одиозно и настороженно относился (в возрасте 1 г. 7 м.) ко всякой новой еде, отведывая твердую пищу небольшими кусочками, пробуя жидкую пищу путем погружения в нее пальца и обсасывания его (Табл. B.65, рис. 2), но конечно при этом испробовании пригодности пищи дитя никогда не прибегает к предварительному обнюхиванию пищи, что было так характерно для Иони.

По аналогии с Иони и мой Руди охотнее, лучше ест, когда еда сопровождается развлечением, и даже за моим 10-месячным младенцем я не раз замечала, как при процессе сосания из рожка он ищуще бродит ручкой по окружающим предметам и, когда нащупает какую-либо вещь, перекладывает ее из одной ручки в другую, оживляя себе процедуру еды. Позднее (в возрасте 1½ лет) мой мальчик всегда ел с особенным аппетитом и мало приятные вещи, если еда сопровождалась разговором, рассказыванием, чтением, когда он ел не один, а в сообществе со сверстниками^[141] , когда его кормили у окна, в которое он мог смотреть и попутно развлекаться. Будучи в возрасте 2½ лет, мой мальчик даже сам настойчиво требовал разговора или чтения во время его кормления. Конечно дитя далеко не так умело, как шимпанзе, могло справляться с самостоятельной обработкой еды (в форме снимания кожи, высвобождения и выбрасывания ядер из плодов и ягод), и хотя уже в возрасте около 2 лет Руди мог очистить кожу с картофеля, с мандарина, он делал это более медленно и неуклюже, чем шимпанзе, и ему приходилось подготовлять удобоваримую пищу, выбирать ядрышки, предостерегать его, чтобы он не проглотил их. Тем не менее мы знаем, как вопреки предупреждениям дети зачастую заглатывают их и порой кончают фатальным образом свою жизнь именно вследствие оплошности лиц, их кормящих и ухаживающих за ними.

Педиатры особенно хорошо знают, сколько волнения матерям, сколько хлопот врачам доставляют 2—3-летние дети, заглотнувшие по неосторожности не только косточки плодов и ягод, но и бусины, наперстки, пуговицы, яичную скорлупу и другие мелкие предметы домашнего обихода, которые попадают малышам в руки и неизменно увлекаются ими в рот.

Мой Руди в этом отношении не был исключением. Так, однажды (будучи в возрасте 11 месяцев), лежа на спинке, он играл маленькой гребеночкой; не успела я оглянуться, как вижу, что он производит ротиком судорожные движения; взглянув в его ротик, я увидела на языке малютки зубец от гребенки, который и поспешила схватить пальцами, но по обследовании гребенки оказалось, что недостает двух зубцов, из чего явствовало, что он заглотил второй зубец (который и удалось обнаружить через ½ суток в его испражнениях); второй раз он (1½ лет) незаметно для окружающих захватил в рот и проглотил большую толстую скляночку, что обнаружилось лишь post factum и по счастью прошло для него безнаказанно.

Здесь следует определенно подчеркнуть, что его маленький сотоварищ Иони был гораздо более опытен в этом отношении и мог часами Держать у себя во рту целую горсть гвоздей или делать между зубами распорки из булавок и склянок, и тем не менее он никогда не накалывался, не давился и не проглатывал их.

У каждого человеческого дитяти, как и у шимпанзе, есть избирательная излюбленная пища и пища, им отвергаемая, противная, отвратительная.

Съедая неприятную, например кислую, еду, дитя делает «кислую» гримасу, морщится. Так, однажды я дала Руди (6 м. 22 д.) ложечку клюквенного киселя, — он тотчас же зажмурил глазки, сжал носик, оттянул в стороны губки, затряс головкой и отпрянул назад.

Еще более рельефная реакция отвращения наблюдалась мной у Руди, когда ему (7 лет) дали ревенного порошка (Табл. B.54, рис. 4); он сморщил верхнюю часть лица, его рот получил 4-угольное оформление и сжатие в углах губ; появилось усиленное слюноотделение.

Совсем другое выражение лица бывало у мальчика, если он смаковал вкусную посахаренную пищу (Табл. B.55, рис. 2), — тогда он обычно жадно облизывал ложку, не желая оставить на ней ни одной капельки. Какое удовольствие выражала тогда его рожица! Губы были сомкнуты и улыбались, глаза прищуривались. Невкусная пища поедается дитятей с признаками неприятного чувства: наблюдаются нахмуривание бровей, надувание губ, опускание головы, глаз (Табл. B.55, рис. 1).

При наличии приятных вкусовых ощущений дитя шимпанзе усиленно издает чмокающе-кряхтящий звук; точно так же кряхтит при соответствующих обстоятельствах и дитя человека^[142] .

Взрослые культурные люди стараются есть беззвучно, но у мало отшлифованных культурой людей нередко можно услышать чавканье, особенно при смаковании ими вкусной еды.

Всем хорошо известно, как многие дети вслед за взрослыми (или наоборот взрослые по примеру детей) обозначают чмокающим звуком «нца» сладости и лакомства.

Но чрезвычайно интересным является тот факт, что этот звук «нца» переносится даже взрослыми людьми в качестве эстетической квалификации прекрасных вещей. Мне не раз приходилось слышать в отделе нашего музея, посвященном «красоте в природе», как группы экскурсантов из южных и восточных местностей (кавказцев, китайцев, узбеков), всякий раз как видели витрины с прекрасными экзотическими птицами (райскими птицами и колибри), хором издавали причмокивающие звуки «нца» как выражение своего восхищения, при этом их глаза блестели от удовольствия, губы улыбались, лицо сияло радостью. Если в ротик попала заведомо противная еда, человеческое дитя подобно шимпанзе Иони вываливает ее наружу изо рта. Однажды я дала 6-месячному Руди протертую морковь; первую ложку он проглотил сразу, но вдруг он стал потрясаться вправо и влево тельцем, сузив один глаз; когда я положила ему в рот вторую ложку моркови, — едва глотнув часть новой порции, он вывалил еду назад, на губки; перед дачей третьей ложки он сделал подобие рвотного движения. Отвергая взятую неприятную еду, зачастую Руди (1 г. 9 м. 18 д.) плевал.

Новая еда обычно проглатывается дитятей с гримасами; дитя кривит губы, вздергивает лицо, мотает головой. Приведу списанное с натуры красочное наблюдение над 7-месячным младенцем^[143] . Дитяти дали полизать язычком арбуз. «Его личико передергивает судорога, ноздри расширяются, белеют, ротик кривится, плотно сжатые в уголках губы опускаются, брови нахмуриваются, сдвигаются и несколько приподнимаются кверху, глазки то закрываются, то открываются; дитя трясет головкой (справа налево), закашливается, потом выплевывает слюнки, плачет, отмахивается ручками от арбуза».

Первая проба кормления 9-месячного Руди картофельным пюре привела к тому, что, с гримасой проглотив 3—4 ложки, дитя дальше совсем не захотело открывать ротика и стало отвертывать головку и откидываться назад тельцем при моем настаивании на кормлении. Позднее то же пюре стало излюбленной пищей дитяти.

Шимпанзе менее рельефно и часто выражает свое отвращение к пище уже потому, что он заранее обнюхивает еду и просто не берет в рот неприятную ему пищу (например с примесью масла), отворачивается от нее. Отвращение у шимпанзе связано зачастую с обонятельными и осязательными ощущениями. Все мы знаем, с каким отвращением относятся зачастую и человеческие дети к пенкам, к запаху касторки, рыбьего жира, хотя у последних обонятельные стимулы вызывают менее демонстративное выражение отвращения, нежели вкусовые.

Обращаемся к указанию предпочитаемой пищи обоих малышей.

Человеческое дитя разделяет с обезьянчиком пристрастие к фруктам, к ягодам, к сладкому и даже к еде мела и угля. По собственной инициативе забираясь в печи, мой Руди (в возрасте 1 г. 9 м. 4 д.) нередко вытаскивал угли и длительно жевал и поедал их. Точно так же как и Иони, Руди (1 г. 8 м. 15 д.) жадно употреблял в пищу соль, клюквенный кисель, даже лимон, хотя нередко ел эти продукты с гримасами, морщась, вздрагивая всем телом, тем не менее очень настойчиво выпрашивая их у меня. Пожалуй у моего дитяти пристрастие к сладкому выражено было даже больше, чем у шимпанзе. Как настойчиво домогалось дитя сладостей, как радовалось, как восторженно махало ручками, получая их! Я не раз замечала даже, как, беря лакомство, Руди от удовольствия зажмуривал глаза, как он ел лакомый кусочек кряхтя, причмокивая так же, как шимпанзе, или издавая уже отмеченный ворчащий направленный в себя звук, напоминающий звук молодых медвежат, пьющих молоко.

Человеческое дитя, как и шимпанзе, порой горько плачет, когда ему отказывают дать желаемую просимую им, но почему-либо неподходящую для него сладкую пищу.

Всем известно, что для дитяти человека, как и для шимпанзе, молоко является основной пищей, причем мой Руди подобно Иони, привыкший к теплому молоку и каше (определенной температуры), категорически отвергал остуженную более холодную пищу и не желал ее есть.

Подобно Иони и Руди (уже в возрасте около года) при питье обычно пользуется чашкой, причем если сначала (в возрасте 1 г. 1 м. 9 д.) эту чашку держат другие, то через год (2 г. 1 м. 12 д.) он пьет, держа чашку самостоятельно двумя руками (Табл. B.64, рис. 1, 2), как то обычно делает и Иони (Табл. B.64, рис. 3, 4), а позднее (в возрасте 2 г. 3 м. 21 д.), держа чашку за ручку одной рукой (Табл. B.65, рис. 5), чего мой Иони не мог делать^[144] .

Подобно Иони и Руди (в возрасте 2 г. 11 м. 3 д.) предоставленный самому себе, зачастую предпочитает, вместо того чтобы брать в руки чашку с молоком, спивать молоко, пригибаясь к чашке, забирая его в рот всасывающим движением губ.

У дитяти человека, как и у шимпанзе, только путем длительного упражнения вырабатывается навык пользования при еде ложкой; хотя сглатывание с ложки у ребенка осуществляется очень рано (чуть ли не с первых месяцев жизни), но зачерпывание ложкой у моего мальчика наступило лишь в возрасте 1 г. 5 м. 18 д., а совершенное употребление ложки, зачерпывание ею жидкой пищи и поднесение ее ко рту — лишь месяцев через пять (в возрасте 1 г. 10 м. 19 д.), но и тогда еще подобно Иони (где возможно^[145] и когда никто не видит) дитя охотнее и чаще стремится пользоваться руками, нежели ложкой.

Конечно уже у моего 2—4 годовалого ребенка (Табл. B.65, рис. 1, 2) это пользование ложкой было более совершенно, чем у Иони, который, зачерпывая полужидкую пищу, нередко проливал ее, поднося ко рту, обливался и зачастую предпочитал обходиться без ложки, нагибаясь и припадая губами прямо к плоской посуде (Табл. B.21, рис. 5, 6).

Еще более трудные житейские навыки, как питье с блюдца посредством держания его двумя руками, наливание жидкости из чашки в блюдце, употребление вилки^[146] (Табл. B.65, рис. 3, 4), ножа (Табл. B.65, рис. 6), к трем годам старательно усваивается дитятей. Руди например очень рано стремился отвергать человеческую помощь в процессе приобретения навыков и при употреблении вилки, ложки (в возрасте 2 г. 5 м.) горячо говорил: «один, один!», добиваясь самостоятельности оперирования; во избежание посторонней помощи дитя либо старается есть первобытным способом (руками), либо желает само овладеть орудием действия. «Ни дижи! ни дижи!» (не держи), — раздается всякий раз одергивающий крик Руди (2 г. 5 м. 18 д.), когда взрослые пытаются ему помогать держать блюдце или чашку. «Апочка сам!» — говорит Руди (2 г. 9 м. 2 д.), отвергая чужую помощь при пользовании им чашкой.

Шимпанзе, наоборот, всегда предпочитает первобытный способ еды, не желает учиться и овладевать искусственными приемами и нисколько не тяготится, когда человек помогает ему в процессе питания^[147] .

У Руди, как и у Иони, ни в одном жизненном акте не проступают так выпукло эгоистические чувства, как в акте питания.

Например, если Руди кушает лакомое печение (в возрасте 1 г. 3 м. 28 д.), а кто-либо из своих просит у него дать ему лакомство, он немедленно отвертывает лицо, повертывается спиной к просящему, как бы желая спрятать еду от других, уходит есть в другое место (1 г. 4 м. 9 д.) или прячет печение в коленочки (1 г. 4 м.). Если просьба настойчиво продолжается, дитя отделяет и дает просящему такие микроскопические кусочки, которые даже трудно взять в руки. Нередко дитя даже собирает рассыпанные крохи, дает их (1 г. 4 м. 7 д.) в ответ на просьбу, чтобы дать «ut aliquid». В том случае, когда у дитяти два куска, он уступает один кусок более охотно, но последний кусок ни за что не дает.

Однажды у нас был такой случай: Руди (в возрасте 1 г. 4 м.), дав. один раз печение своему другу, на вторичную просьбу последнего отошел, взял камень и, вернувшись, протянул его последнему, говоря: «на», — в буквальном смысле слова подтвердив человеческий эгоцентризм, давая «камень вместо хлеба». Только когда дитя уже само вполне насытилось лакомством, оно непрочь угостить и других.

А шимпанзе, как то уже было отмечено («Инстинкт собственности»), и совсем не желает делиться едой, в особенности лакомством.

Конечно, имея в руках два разного размера лакомства, человеческое дитя (уже в возрасте 2 г. 3 м. 10 д.) всегда оставит себе большего размера кусок, а другому отдаст меньший, зато само оно всегда стремится получить как можно больше. Однажды Руди попросил сахару, ему сказали: «Спроси: папа, дай мне маленький кусочек сахарку». Мальчик (в возрасте 2 г. 7 м. 23 д.) сказал: «Папа, дай мне большой кусочек сахарку». Мы, думая, что он не расслышал или не запомнил вопрос, предложили воспроизвести вопрос в первой редакции, но он второй и третий раз настойчиво воспроизводил по-своему. Всякий раз, как ребенку давали для раздачи разные по качеству и по величине продукты, в первую очередь он откладывал себе наибольшего размера и наилучшие продукты, а потом уже раздавал остальные.

Изречение «Die Liebe geht durch den Magen» нигде не оправдывается так наглядно, как в применении к ребенку. От моего Руди (в возрасте 2 г. 3 м. 12 д.) мне пришлось услышать такое откровенное высказывание: «Любу папу, любу ветчинку, — купил папа»^[148] . А в другом случае выявился еще более рельефно эгоистический характер его любви. Однажды мой мальчик (в возрасте 2 г. 9 м. 28 д.) сказал: «Маму любу, няню не любу». Я спросила: «За что же ты любишь маму?» Он сказал: «За то, что шоколадинки дает». Я продолжила: «А папу?» Он: «За то, что шоколадинки покупает». «А Гагу^[149] за что любишь?» — допытывалась я. — «За то, что суп и картошечки варит», — ответил Руди. «А почему няню не любишь?»— доискивалась я причины. «Потому, что ничего не дает», — сказал мальчик.

Подобно шимпанзе дитя человека особенно радостно поедает самостоятельно находимую пищу (как например ягоды), которые он радостно отыскивает и рвет сам уже в возрасте 1 г. 3 м. 7 д.. Но в этом собирании Руди не обнаруживает той приспособленности, как Иони; например он готов сорвать и проглотить даже ядовитые ягоды и не склонен настороженно отведывать и бросать несъедобные растительные вещества, как то делает Иони. Мое дитя (в возрасте 1 г. 0 м. 8 д.) однажды потащило в рот даже живого маленького пойманного им жучка, которых Иони никогда не отправлял в рот.

Человеческий ребенок порой не хочет есть, но стоит сказать: «я отдам эту еду другому», — и он тотчас же начинает кушать, очень напоминая этим собак, которые также нередко сидят над куском, не притрагиваясь к нему, но немедленно пожирают кусок, едва приближается другая собака и появляется опасение утраты еды. Один достоверный наблюдатель передавал мне, что при ежедневной уборке двора одна собака всякий раз, как видела выметание двора, немедленно старалась поесть оставленный с ночи недоеденный в чашке корм, до которого она перед тем и не притрагивалась, но так как из прошлого опыта она знала, что этот корм при уборке все равно выбрасывается, она и старалась его использовать во что бы то ни стало, хотя и не была голодна.

Жадность особенно сильно проступает у дитяти в актах приобретения пищи. Руди (1 г. 4 м. 9 д.) например был готов без конца набирать лакомство и брал порой больше того, что он мог съесть; если он например (в возрасте 1 г. 4 м. 7 д.) видит, что у другого есть лакомство, он спешит съесть свое, чтобы попросить себе еще, и тянется за чужим куском.

Ребенок порой не хочет есть, но не желает уступить кому-либо особенно лакомую еду. Всем известны также скаредное отношение детей к своим вещам и игрушкам и нежелание поделиться ими со сверстниками.